— Слушай, юный Малкольм, ты плеснул мне бренди в лицо на обед, так можешь поцеловать мою задницу на ужин.
— Вы-сэр-не-помнящий-своей-матери-ублюдок!
Его противник рассмеялся жестоким издевательским смехом.
— Ты ещё больший ублюдок, не знающий своей матери, если разобраться, ты…
Бебкотт вклинился между ними, рядом с его огромной фигурой они стали казаться карликами.
— Прекратите это, вы оба, — сердито приказал он, — оба, слышите! Это общественное место, а подобные ссоры должно улаживать наедине, как то приличествует джентльменам.
— Какой он, к черту, джен…
— Наедине, как джентльмены, Малкольм, — повысил голос Бебкотт. — Норберт, чего вы добиваетесь?
— Я дуэли не выбирал, но если этот ублюдок хочет именно этого, так тому и быть! Сегодня, завтра, чем скорее, тем лучше.
— Ни сегодня, ни завтра и ни в какой другой день — дуэли запрещены законом, а я буду у вас в конторе в одиннадцать. — Бебкотт посмотрел на Струана, понимая, что никто здесь не в состоянии помешать им драться, если таково будет их обоюдное желание.
Он увидел расширенные зрачки, и это одновременно опечалило и взбесило его. И он, и Хоуг уже давно определили у него пристрастие к наркотику, но что бы они ни делали, что бы ни говорили, он оставался глух к их увещеваниям, не дали результата и попытки помешать ему доставать лекарство. — С вами я увижусь в полдень, Малкольм. Тем временем, оставаясь пока что старшим британским чиновником в Иокогаме, я приказываю вам обоим не общаться друг с другом и не нападать друг на друга, частным ли образом или на людях…
Какое-то движение в комнате отвлекло Струана. Только что вошёл Сератар, и все окружили его, приветствуя. Позади него стоял Андре Понсен. Сквозь туман в голове он слышал, как Сератар говорил, что встреча в Эдо закончилась быстро, после того как «мы вышли из тупика и предложенные Францией компромиссы были приняты, поэтому оставаться там уже не было нужды…»
Его уши вдруг перестали слушать, а глаза сосредоточились на Андре. Высокий, подтянутый, с резкими чертами, красивый француз улыбался Анжелике, которая улыбалась ему в ответ с выражением такого счастья на лице, какого он не видел уже несколько дней. Ревность начала овладевать им, но он прогнал от себя эти мысли. «Это не её вина, — подумал он устало, — и не Андре, она достойна того, чтобы ей улыбаться, а из меня сейчас компаньон никудышный, и я вообще больше не я, мне просто до смерти осточертела эта боль и эта беспомощность. Господи, но я люблю эту женщину, и она нужна мне больше жизни».
Он с трудом поднялся на ноги, извинился и поблагодарил их за гостеприимство. Сератар был, как всегда, очаровательно любезен.
— Но вы, конечно же, останетесь? Мне так жаль, что случился пожар, в море мы совсем не почувствовали землетрясения, нас даже не качнуло. Не тревожьтесь за свою невесту, мы с восторгом будем принимать её у себя, мсье, столько времени, сколько будет необходимо, чтобы навести порядок в ваших апартаментах. Излишне говорить, что мы рады видеть вас в любое время. — Он проводил их до двери: Анжелика настояла на том, чтобы взять Струана под руку и проводить его до дома.
— Я и сам дойду прекрасно, ангел мой, — сказал Струан, с любовью глядя на неё.
— Разумеется, любовь моя, но это доставит мне удовольствие, — ответила она: теперь, когда Андре вернулся, её опять переполняли сострадание и забота. «Ещё лишь несколько часов, и потом я свободна».
Ужин прошел с огромным успехом. Анжелика лучилась.
— А теперь я оставляю вас наедине с вашими сигарами, коньяком и рискованными анекдотами!
— Последний бокал…
Она дала уговорить себя взять бокал с собой, и Вервен проводил её, чтобы убедиться, что окна и новые ставни в её будуаре и в спальне крепко заперты.
Неохотные пожелания спокойной ночи и приятных сновидений, и потом женщины остались одни, заперев на засов дверь в коридор. А Со раздела её, расчесала ей волосы и убрала платье с кринолином в глубокий шкаф, где висела другая одежда, а белье уложила в комод, и все это время Анжелика со счастливым видом напевала про себя, довольная, что осталась здесь, успокоенная насчет завтрашнего дня, ликуя в душе, что ей так легко удалось остаться одной и что пожар и землетрясение не только не причинили вреда никому из них и не помешали её плану, но даже наоборот, все упростили.
«Я помирю Малкольма и Джейми, это плохо, что они отдалились друг от друга, — думала она в приятном возбуждении, жажда ещё давала себя знать, но совсем не сильно, и вина было довольно. — Как я благодарна Богу за Андре! Интересно, как выглядит эта Ёсивара и его девушка. Я попрошу его рассказать мне о ней, и мы сможем вместе смеяться…»
— Спокойной ночи, мисси. — Слова А Со прервали течение её мыслей. Китаянка грузно направлялась к софе в будуаре. Последний раз, когда её горничная спала там, даже с закрытой дверью в спальню, храп её был оглушительным и ещё больше растревожил её.
— Нет, А Со, нет спать здесь! Ты уходить, вернуться чоп чоп с кофе, утром, хейа?
Женщина пожала плечами.
— Спокойной ночи, мисси.
Анжелика заперла за ней дверь и в теплом свете, наконец-то совершенно одна, в мире и покое, лениво закружилась, мурлыча про себя мотив вальса. Через мгновение ухо её уловило приглушенные звуки фортепиано. А, это Анри, подумала она, узнавая его манеру. Он хорошо играет, лучше, чем Вервен, но с Андре его не сравнить. Шопен. Мягкий, тонкий, романтичный.
Она раскачивалась в такт чудесной мелодии, потом заметила себя в высоком зеркале. Секунду-другую она рассматривала себя, поворачиваясь то одной, то другой стороной, потом приподняла груди, как они это часто делали с Колеттой, выпячивая их так и эдак, чтобы посмотреть, в каком положении они выглядели более обворожительно, в каком — менее.
Глоток шампанского, шипучие пузырьки покалывали язык, музыка и вино кружили голову. Внезапный взволнованный порыв, и она уронила пеньюар с плеч, потом медленно потянула ночную рубашку все выше и выше, заигрывая с отражением в зеркале, восхищаясь ногами, лоном, бедрами, грудью и вот уже совершенной наготой той, другой особы, принимая то одну позу, то другую, пользуясь скомканной рубашкой, чтобы скрыть и чтобы обнажить.
Ещё один глоток шампанского. Потом она обмакнула в вино палец и смочила им напрягшиеся соски — она читала, что так делали великие парижские куртизанки, используя иногда сладкое «Шато д'Икем» там и в других местах. Любопытно, что две наши самые знаменитые куртизанки в столице мира — англичанки.
Она хохотнула про себя, вся во власти ночи, музыки и вина. Когда я рожу одного или двух сыновей и мне будет, скажем, двадцать один и у Малкольма появится любовница, а я буду готова для своего особого, неповторимого любовника, именно это я сделаю в первую очередь — для его удовольствия и для своего, а перед этим — для удовольствия Малкольма.
Ещё глоток, потом ещё, потом остальное, томно слизнув последнюю каплю, потом, глядя в зеркало, она пробежала язычком по бокалу, играя с ним. Снова короткий хохоток. Она поставила бокал на туалетный столик, он покатился и упал на ковер, но она не заметила этого, слух её был настроен только на Шопена и его томящуюся в самой глубине страсть — глаза не отрываясь смотрели в зеркало, теперь отраженный образ был совсем рядом, бесстыдно близко.