Этот разговор случился прошлой ночью в их тайном убежище в деревне. Он сидел, повязав голову холодным полотенцем. Его больше не держали взаперти в миссии. Теперь при желании он мог ночевать в деревне, хотя часто к вечеру настолько уставал, что уже сил не было идти куда-то, и он ложился спать на свободной койке в домике, который Тайрер делил с Бебкоттом. По необходимости Джордж Бебкотт был посвящен во все его секреты. «Изумительно! Накама будет и мне помогать с японским, и с моим словарем тоже! Изумительно, я организую занятия и ускоренный курс!»
Подход Бебкотта оказался весьма радикальным. В его представлении учеба должна была доставлять удовольствие, и скоро она превратилась почти что в игру, уморительно веселую игру, в которой они состязались друг с другом, кто быстрее и правильнее все запомнит. Это был совершенно новый стиль преподавания для Тайрера и Хираги, школа для них была делом серьезным, и образование вживлялось в сознание с помощью зубрежки, повторения и березовых розог.
— Как быстро проходят уроки, Акимото. И с каждым днём учиться все легче — мы введем в наших школах то же самое, когда сонно-дзёи одержит победу.
Акимото рассмеялся.
— Добрые и мягкие учителя? Ни затрещин, ни палок? Никогда! Ладно, есть вещи поважнее, как насчет фрегата?
Он рассказал Акимото, что Тайрер пообещал ему поговорить со своим другом-капитаном, чтобы их двоих пустили на борт, представив Акимото сыном богатого корабела из Тёсю, который приехал к нему погостить на несколько дней и мог оказаться в будущем полезным другом.
Через открытое окно до Хираги доносились крики с футбольного матча. Он вздохнул, потом с благоговением раскрыл рукописный словарь Бебкотта. Это был первый словарь, который он видел в своей жизни, и первый англо-японский и японско-английский словарь вообще. Бебкотт составил его из списков слов и фраз, собранных им самим, торговцами и священниками, как католическими, так и протестантскими, часть слов была переведена с голландско-японских эквивалентов. На данный момент книга была короткой. Но с каждым днём она становилась все полнее, и это поражало его.
В преданиях говорилось, что лет двести тому назад некий священник-иезуит по прозванию Цукку-сан составил что-то вроде португальско-японского словаря. До этого словарей как таковых просто не существовало. Со временем появилось несколько голландско-японских, их тщательно охраняли и берегли от чужого глаза.
— Не нужно его запирать, Накама, — сказал накануне Бебкотт к его огромному удивлению, — британцы так не делают. Несите слово людям, пусть все учатся, чем образованнее каждый, тем лучше для страны. — Он улыбнулся. — Конечно, не все со мной согласятся. Как бы то ни было, на следующей неделе с помощью наших печатных прессов я…
— «Печатный пресс», прошу прощения?
Бебкотт объяснил:
— Скоро мы начнем печатать, и если ты пообещаешь мне написать историю Тёсю, я пообещаю отдать один экземпляр моего словаря в твое личное пользование.
Неделю или около того назад изумленный Хирага показал Акимото номер «Иокогама гардиан».
— Это новости дня со всего света, и они готовят новый выпуск каждый день, столько экземпляров, сколько хотят, — тысячи, если потребуется…
— Невозможно! — возразил Акимото. — Наши лучшие печатники не могут…
— Я своими глазами видел, как они это делают! Это делают машины, Акимото. Они показали мне свои машины! Они располагают все слова в том, что называется у них набором, по строчкам, читают они слева направо, не как мы, справа налево и сверху вниз в наших колонках иероглифов, колонку за колонкой. Невероятно. Я видел, как человек, работающий с машиной, составляет слова из отдельных значков, которые называются «'ратинский шрифт» — они утверждают, что все слова любого языка можно написать всего двадцатью шестью такими значками и…
— Невозможно.
— Слушай! Каждая буква или значок всегда имеет один и тот же звук, поэтому другой человек может прочитать отдельные буквы или слова, составленные из них. Чтобы сделать эту «газету», печатник использует маленькие кусочки железа с вырезанной на конце буквой — прости, не железа, а такой штуки вроде железа, называется «ста'рь» или как-то так. Этот человек вставляет буквы в коробку, которая каким-то образом оказывается намазанной тушью, по ней прокатывают бумагу, и вот получилась свежая отпечатанная страница, на которой было то, что я написал за минуту до этого. Тайра прочитал её вслух, все совпало слово в слово! Чудо.
— И-и-и-и, но как мы можем сделать то же самое на нашем языке, каждое слово — это отдельный иероглиф и произнести его иной раз можно пятью, а то и семью разными способами, и письмо у нас совсем другое, и…
— Этот Врачующий Великан слушает, когда я произношу японское слово, записывает его на бумагу этими их 'ратинскими буквами, потом Тайра произносит это же слово, просто глядя на бумагу!
Хираге потребовалось ещё долго все это объяснять, чтобы убедить Акимото.
— И-и-и-и, — обессиленно протянул он, — столько новых вещей, новых мыслей, так трудно их самому понять, не говоря уже о том, чтобы объяснить другому. Ори был таким дураком, что не хотел учиться.
— Для нас хорошо, что он умер, похоронен и гайдзины забыли о нем. Мне тогда несколько дней казалось, что нам конец.
— Мне тоже.
Хирага нашел английское слово, которое искал: «репарации». Японский перевод гласил: «деньги, которые должны быть выплачены за совершенное преступление». Это его озадачило. Бакуфу никакого преступления не совершали. Двое сацума, Ори и Сёрин, всего лишь убили гайдзина, оба они теперь мертвы, два японца за смерть одного гайдзина было, без сомнения, более чем справедливо. С какой стати им требовать «ре-па-ра-сии», произнес он вслух, стараясь выговорить длинное слово как можно лучше.
Он поднялся из-за стола, чтобы размять колени, — трудно сидеть весь день как гайдзины — и подошел к окну. Он был одет в европейское платье, но на ногах носил мягкие табе, потому что все ещё никак не мог привыкнуть к английским сапогам. Погода не испортилась, корабли стояли на якоре, рыбацкие лодки и другие суденышки сновали во все стороны. Фрегат манил к себе. Его охватило возбуждение. Скоро они заглянут в его утробу, увидят огромные паровые машины, о которых рассказывал ему Тайра. На глаза ему попалась вырезанная из журнала и приклеенная на стену фотография великого корабля, гигантского железного корабля, строившегося в главном городе британцев, Лондоне, самого большого из всех, какие видел свет, в двадцать раз больше, чем фрегат, стоявший в заливе. Такой огромный, что невозможно даже представить себе — сама «фо-то-гра-фия» была непостижима для его разума, от неё веяло чем-то зловещим, словно это было какое-то злое колдовство. Он вздрогнул всем телом и тут заметил, что дверь в коридор приоткрыта и напротив видна дверь сэра Уильяма. Насколько он знал, в миссии никого не было, все отправились на футбол и должны были вернуться только позже днём.
Бесшумно он открыл дверь в кабинет сэра Уильяма. На изящном столе лежало много бумаг, полсотни книг расположились на неопрятных полках, на стенах портрет их королевы и другие картины. На буфете появилось что-то новое. Фотография в серебряной рамке. Он увидел одно лишь уродство, причудливо одетую женщину-гайдзин с тремя детьми, и понял, что это, должно быть, семья сэра Уильяма, Тайрер как-то говорил, что их прибытия ожидали в скором времени.