— Я против того, чтобы сровнять Эдо с землей, — рассеянно заметил Малкольм, раздумывая над этой новой и непредвиденной проблемой — язвительным отказом адмирала принять его письмо; он-то был уверен, что его окажется больше чем достаточно.
Все складывалось как нельзя лучше, если бы не этот сукин сын, думал он, стараясь обуздать свой гнев и пытаясь найти выход из этой дилеммы. «Гарцующее Облако» прибыло по расписанию и сейчас стояло на рейде под разгрузкой; капитан Стронгбоу уже получил новые тайные распоряжения относительно измененного времени отплытия в среду, а Эдвард Горнт был предупрежден, что информация о Броках должна быть передана сразу же по окончании дуэли.
— Я тоже против, — говорил между тем адмирал. — У нас нет официального приказа начать военные действия. Мне любопытно, какие у вас могут быть причины.
— Если пользоваться кувалдой, чтобы раздавить осу, то можно не только прослыть глупцом, но и нажить себе геморрой.
Кеттерер расхохотался.
— Чёрт возьми, это вы здорово сказали, мистер Струан. Геморрой, а? Ещё один образчик вашей китайской философии, а?
— Нет, сэр. Диккенс. — Он размял спину и оперся на палки. — Мне было бы приятно, сэр, и Анжелике тоже, оказаться на борту «Жемчужины» вместе с капитаном Марлоу в открытом море на короткое время. — Небесный Наш посоветовал ему, что, поскольку прецедент, который он использовал — бракосочетание родителей Малкольма, — имел место в открытом море на пути из Макао в Гонконг, ему, для верности, нужно было сделать то же самое. — С вашего благословения, разумеется.
— Мне было бы приятно видеть «Благородный Дом» во главе всех благих начинаний в Японии. Ясно, что времени на это вам не хватает. Я полагаю, десяти дней будет достаточно, чтобы предпринять практические шаги в этом направлении. Думаю, завтра «Жемчужина» и Марлоу понадобятся для дел флота. — Кеттерер повернулся, чтобы уйти.
— Погодите, — остановил его Малкольм, чувствуя, что его охватывает паника, — предположим, я сделаю заявление прямо сейчас всем здесь присутствующим, что мы… что мы прекращаем с этого момента все поставки оружия в Японию. Это вас удовлетворило бы?
— Вопрос в том, удовлетворит ли это вас… — ответил адмирал, наслаждаясь тем, как этот человек, олицетворявший все, что он презирал, извивается на крючке. — А?
— Что… что мне нужно сделать или сказать, сэр?
— Не мое это дело — вести ваш бизнес. — То, как Кеттерер произнес это слово, желчно, с нескрываемым презрением, сделало его похожим на грязное ругательство. — Мне так думается, что, если что-то хорошо для Японии, это хорошо и для Китая. Если вы откажетесь от торговли оружием здесь, почему не сделать то же самое и в Китае на всех ваших кораблях — и в отношении опиума тоже?
— Этого я сделать не могу, — ответил Малкольм. — Это разорит нас; опиум не является противозаконным, и то и другое разрешено…
— Занятно. — Опять слово было тяжело нагружено сарказмом. — Я должен от всей души поблагодарить вас за прекрасный, как всегда, ужин, мистер Струан. Надеюсь, вы извините меня, но у меня много дел на завтра.
— Подождите! — воскликнул Малкольм дрожащим голосом. — Пожалуйста, пожалуйста, помогите мне, завтрашний день ужасно важен для меня, клянусь, я буду поддерживать вас в чем угодно. Я стану первым, но, пожалуйста, помогите мне с завтрашним днём. Прошу вас.
Адмирал Кеттерер поджал губы, готовый оборвать этот бесполезный разговор. Вот в этом все и дело, хотя нет сомнения, что поддержка среди этих подлых мерзавцев мне пригодилась бы, если даже десятая часть всех сплетен, которые можно услышать на их растреклятых собраниях, правда. Полагаю, этот ещё не так плох, если ему можно доверять, по сравнению с остальными, по сравнению с этим чудовищем Грейфортом.
— Когда ваша дуэль?
Малкольм собирался ответить правдиво, но остановился.
— Я отвечу на этот вопрос, сэр, если вам угодно, и я помню, что вы говорили о дуэлях, но моя семья очень серьезно относилась к вопросам чести, по крайней мере два поколения, и я не хочу отставать. Это традиция, как и служба в Королевском флоте, я полагаю. Большая часть той магии, которой обладает в наших глазах Королевский флот, зависит именно от этого, от традиции и чести, не так ли?
— Без этого Королевский флот не был бы Королевским флотом. — Кеттерер глубоко затянулся сигарой. По крайней мере, сей юный балбес это понимает, клянусь Богом, хотя это ничего не решает. Правда заключается в том, что мать этого несчастного полудурка совершенно права, не одобряя этого брака, — девушка весьма привлекательна, но едва ли является правильным выбором: плохая порода, типично французская. Я оказываю ему услугу.
Так ли?
А помнишь Консуэлу ди Мардис Перес из Кадиса?
Впервые он встретил её, когда был гардемарином и служил на «Королевском Сюзерене». Они тогда зашли в Кадис с визитом вежливости. Адмиралтейство отказало ему в разрешении жениться, его отец также возражал против этого брака, и когда, по прошествии долгого времени, он все же добился от них согласия и полетел назад, чтобы забрать её, она оказалась уже помолвленной. Она тоже была католичкой, с грустью подумал он, все ещё любя её после стольких лет.
Католичка, от этого все они бесенеют; готов поспорить, и мать Струана тоже. Словно это имеет какое-то значение. Правда, семья Консуэлы была достойной, а у этой девушки — нет. Да, я все ещё люблю её. После неё никого не любил. Никогда не испытывал желания жениться, после того как потерял её, как-то не мог. Однако это позволило мне всего себя отдать флоту, так что жизнь не прожита совсем, чёрт меня подери, впустую. Так ли?
— Я собираюсь выпить ещё бокал портвейна, — сказал он. — Это займет от десяти до пятнадцати минут. Что вы можете сделать, чтобы указать остальным дорогу, за десять или пятнадцать минут, а?
Горнт поспешно спустился по ступеням фактории Струана в черноту ночи вслед за другими гостями, расходившимися с ужина. Они оживленно переговаривались между собой, жались друг к другу и придерживали шляпы от ветра. Некоторых ожидали слуги с фонарями, чтобы проводить домой. После вежливого, но торопливого «спокойной ночи» он направился к соседней фактории — Броков. Стражник, высокий сикх в тюрбане, отдал честь и уставился на него во все глаза, когда он, перескакивая через две ступеньки, взлетел по лестнице и постучал в дверь Норберта Грейфорта.
— Кто там?
— Я, сэр, Эдвард. Извините, это важно.
Из-за двери раздалось недовольное ворчание. Потом засов со стуком отодвинулся. Волосы Норберта были всклокочены. Он появился в ночной рубашке, ночном колпаке и постельных носках.
— Какого черта, что стряслось?
— Струан. Он только что объявил, что с этого момента «Благородный Дом» будет неукоснительно соблюдать эмбарго на все оружие и на весь опиум в Японии и что он отдает то же распоряжение в отношении всей Азии и китайской торговли.