Её приказания были быстро исполнены, со столика всё убрали и привели его в безукоризненный вид, обе дамы прополоскали рот настоем из ароматических трав и только после этого сёю с поклоном пропустили в комнату.
— Прошу вас извинить меня, дамы, — сказал он с непонятным для них беспокойством, сев на колени, кланяясь и принимая поклоны. — Пожалуйста, извините мои дурные манеры, я пришел незваным и без предупреждения, но я хотел поклониться столь высокой особе и поприветствовать её в моей деревне.
Обе женщины были удивлены тем, что он оказался столь невоспитанным, ибо этот повод нельзя было счесть уважительным. Мэйкин никогда раньше не встречалась с ним, но её собственный чиновник Гъёкоямы упоминал о нем как о человеке достойном, поэтому её ответ был вежливым и полным восторженных впечатлений, как приличествовало важной персоне из самого большого города в мире: она похвалила то, как выглядит его Ёсивара и та небольшая часть деревни, которую она видела по дороге сюда.
— Вы человек большой репутации, сёя.
— Благодарю вас, благодарю вас.
— Чай или саке? — спросила Райко.
Он нерешительно замолчал, начал говорить, умолк. Настроение в комнате переменилось. Райко произнесла среди наступившего молчания:
— Пожалуйста, извините меня, сёя, но что случилось?
— Прошу прощения… — Он повернулся к Мэйкин. — Прошу прощения, госпожа, вы самый высокочтимый клиент нашей компании. Я… я… — Трясущимися руками он достал из рукава и протянул ей маленький кусочек бумаги. Она посмотрела на него, прищурившись.
— Что это? О чем тут говорится? Я не могу прочесть, почерк такой мелкий.
— Это за… записка, присланная с почтовым голубем. — Сёя попытался заговорить снова, не смог и тупо потыкал пальцем в послание.
Потрясенная, Райко взяла его и передвинулась ближе к свету. Её глаза пробежали ряды крошечных иероглифов. Она побледнела, покачнулась, едва не потеряв сознание, и осела на коленях.
— Здесь говорится: «Попытка покушения на князя Ёси на рассвете в деревне Хамамацу провалилась. Сиси-одиночка убит его рукой. Госпожа Койко также погибла в этой схватке. Передайте дому Глицинии нашу глубокую печаль. Подробности сразу же, как только возможно». Каму Амида Буцу…
Лицо Мэйкин стало болезненно желтым. Её губы задвигались:
— Койко мертва?
— Это, должно быть, ошибка! — воскликнула Райко в горе. — Должно быть! Койко умерла? Когда это случилось? Тут нет никакой даты! Сёя, как вы… Это должна быть ложь, должна быть ложь от начала…
— Мне очень жаль, дата в этих знаках наверху послания, — пробормотал он. — Это произошло вчера перед рассветом. Придорожная станция на Токайдо, Хамамацу. Ошибки нет, госпожа, о нет, очень жаль.
— Наму Амида Буцу! Койко? Койко мертва?
Слезы текли по щекам Мэйкин, она посмотрела на неё, словно не видя, и потеряла сознание.
— Девушки!
Прислужницы вбежали, принесли нюхательные соли, холодные полотенца и захлопотали вокруг неё и Райко, пока та пыталась собраться с мыслями и наугад определяла, как это может затронуть её. Впервые в жизни у неё появились сомнения, стоит ли теперь доверять Мэйкин или всякая связь с ней стала опасностью, которой следует избегать.
Сёя неподвижно сидел на коленях. С самого начала он должен был, и эта необходимость пока сохранялась, притворяться, что он напуган, что роль дурного вестника ужасает его; втайне же он радовался тому, что дожил до этих дней и может наблюдать столь поразительные события.
Он не показал им второй кусочек бумаги. Он предназначался ему лично, был зашифрован и гласил: «Убийцей была Сумомо. Говорят, что Койко замешана в заговоре, ранена сюрикеном, а потом обезглавлена Ёси. Приготовьтесь закрыть счета Мэйкин. Избегайте упоминать Сумомо. Оберегайте Хирагу как национальное богатство, его информация не имеет цены. Надавите на него, пусть он расскажет ещё, кредитование его семьи возобновлено, как мы договорились. Нам срочно требуются военные планы гайдзинов, цена не имеет значения».
Получив это послание, сёя сразу же проверил в своих книгах счета Мэйкин, по которым его отделение было ей должно, хотя и помнил эту сумму наизусть до сотой доли бронзовой монеты. Беспокоиться не о чем. Пошлет ли князь Ёси её к предкам или она сумеет вывернуться из этой ловушки — в любом случае банк останется в выигрыше. Если у неё ничего не получится, другая мама-сан займет её место — они используют её остатки по счетам, чтобы профинансировать такую замену. Гъёкояма монополизировал всю банковскую деятельность Ёсивары — это был огромный и постоянный источник дохода.
Как смеется над нами жизнь, подумал он, гадая, что бы сказали эти женщины, знай они подлинную причину всевластия Гъёкоямы в их денежных делах. Одним из самых глубоко хранимых секретов их зайбацу было то, что их основателем являлась не просто мама-сан, но женщина гениального ума.
В начале XVII века, с полного одобрения сёгуна Торанаги, она разметила большой, обнесенный стеной район, предназначенный в будущем для всех увеселительных домов Эдо, как богатых, так и бедных — в те времена дома веселья были разбросаны по всему городу, — и назвала его Ёсиварой, тростниковым болотом, из-за тростника, который в обилии рос на выделенном Торанагой участке земли. Отныне только здесь могли они заниматься своим делом. Далее она создала новый класс куртизанок, гейш. Их тщательно обучали искусствам, и они обычно не предлагались для плотских удовольствий.
Затем она начала ссужать деньги, сосредоточившись главным образом на Ёсиваре Эдо, и скоро её щупальцы протянулись к другим таким же поселениям, по мере того как они стали появляться по всей стране: сёгун Торанага мудро рассудил, что в таких поселениях их обитателей и их клиентов будет легче контролировать и облагать налогом.
И наконец, вещь невероятная в те дни, каким-то непостижимым образом — никто до сих пор не знал, каким именно, — ей удалось убедить сёгуна Торанагу сделать её старшего сына самураем. За короткое время её другие сыновья достигли процветания: кораблестроители, торговцы рисом, саке, пивовары — их потомки сегодня владели или тайно контролировали широкую сеть самых разных предприятий. Через несколько лет она получила разрешение для самурайской ветви своего рода принять имя Симода. Теперь Симода были потомственными даймё небольшого, но благоденствующего удела, носящего то же имя, в Изду. Это она выбила надпись над воротами Ёсивары: «Страсть не может ждать, она должна получить удовлетворение». Ей было девяносто два года, когда она умерла. Как мама-сан она носила имя Гъёко, госпожа удача.
— Сёя, — произнесла Мэйкин между судорожными всхлипываниями, — пожалуйста, посоветуйте, что мне делать, прошу вас.
— Вы должны подождать, госпожа, набраться терпения и ждать, — нерешительно проговорил он, все ещё не снимая маски обеспокоенности. Он сразу отметил, что, хотя плач был громким и разрывал сердце, её глаза были более безжалостными, чем он мог припомнить.
— Ждать? Чего ждать? Разумеется, ждать, но что ещё?