Она только что окончила осмотр своего погреба. Ступени вели вниз к обитой железом двери. Внутри помещение совершенно не пострадало. Все ценности были на месте, все контракты, договоры на обучение девушек, долговые документы, ссуды, предоставленные Гъёкояме, и банковские отчеты, расписки, лучшие постельные принадлежности и парадные кимоно — и её и её девушек, завернутые в рисовую бумагу, совсем как новые. С самого начала она взяла за правило, чтобы все дорогие простыни и одежды, не предназначенные для использования и ношения в этот вечер, убирались в этот подземный склад — почти всегда это вызывало стоны и жалобы на лишнюю работу. Сегодня на рассвете стонов не будет, подумала она.
К её огромному облегчению, все её дамы, слуги, прислужницы и клиенты нашлись, кроме Фудзико, Хинодэ, Тэко, Фурансу-сана и Тайры, двух слуг и двух прислужниц. Но это не тревожило её. Они, конечно же, в безопасности где-нибудь в другом месте. Слуга сообщил ей, что видел гайдзина, может быть, двух, бежавших целыми и невредимыми к Воротам.
Наму Амида Буцу, помолилась она, пусть с ними ничего не случится, и благослови меня за мою мудрость, ибо я всегда заботилась, чтобы мои люди были хорошо натренированы на случай пожара.
Она усвоила этот урок после ужасного пожара, поглотившего Ёсивару Эдо двенадцать лет назад. Тот пожар едва не убил её и её клиента, богатого торговца рисом в Гъёкояме. Она спасла его, пробудив от пьяного бесчувствия и волоком вытащив из дома с риском для собственной жизни. Убегая через сад, они вдруг обнаружили, что пламя окружило их со всех сторон, отрезав все пути к спасению, но они все же спаслись от смерти, в бешеной спешке вырыв яму в мягкой земле с помощью кинжала, который она носила в оби. Они укрылись в ней, и огонь прошел над ними. Но и в этом случае нижняя часть её спины и ноги сильно обгорели, положив конец её карьере куртизанки.
Однако её клиент не забыл про неё, и когда она поправилась настолько, что снова смогла ходить, он замолвил за неё слово в Гъёкояме, и ей одолжили деньги на открытие собственного чайного домика. После этого он стал клиентом другой дамы. Вложенные деньги были возвращены в пятикратном размере. В том пожаре погибли более ста куртизанок, шестнадцать мам-сан, бесчисленное количество клиентов и прислужниц. Ещё больше жизней унес пожар в Ёсиваре Киото. За долгие века сотни и сотни погибли в других пожарах. Во время Великого Пожара Длинных Рукавов, через несколько лет после того, как мама-сан Гъёко построила первую Ёсивару, огонь полностью стер её с лица земли и обошелся Эдо в сто тысяч жизней. Через два года она была уже отстроена заново и процветала, чтобы опять сгореть и опять возродиться в бесконечной череде. И сейчас, как и раньше, поклялась Райко, мы заново построим нашу и сделаем её лучше, чем прежде!
— Дом Шестнадцати Орхидей как будто в той стороне, госпожа, neh?
Слуга остановился в нерешительности, потеряв направление в клубах сизого дыма. Их окружали только угли и пепел, да несколько жалких каменных опор; ни петляющих тропинок, ни камней, которые могли бы указать дорогу. В этот миг порыв ветра как метлой прошелся по пепелищу, обнажив краеугольные камни и каменного дракона, потрескавшегося от огня. Она узнала его и сразу сообразила, где они находятся. Домик Хинодэ.
— Нам нужно немного вернуться, — сказала она, и тут что-то привлекло её внимание. Отблеск. — Погоди. Что там такое?
— Где, госпожа?
Она подождала. Новый порыв ветра пробежал над тлевшими углями, и снова она заметила отблеск чуть впереди и вправо от них.
— Вон там!
— А, вижу. — С большой осторожностью он расчистил тропинку голой почерневшей веткой, сделал шаг вперед, поднял лампу и всмотрелся. Ещё один осторожный шаг, но тут ветер засыпал его искрами и он поспешно отступил.
— Возвращайся, придем посмотрим завтра!
— Сейчас, госпожа. — Морщась от жара, он быстро расшвырял веткой угли и отпрянул. Два обуглившихся тела лежали рядом, левая рука одного в правой руке другого. То, что посверкивало, оказалось золотой печаткой, покореженной и оплавившейся. — Госпожа!
Объятая ужасом, Райко замерла рядом с ними как изваяние. Фурансу-сан и Хинодэ, это должны быть они, подумала она тут же, он всегда носил печатку, даже предлагал её мне несколько дней назад.
И в одно мгновение с этой мыслью её дух воспрянул при виде их сомкнутых рук, при виде той картины, которую они составляли на своём ложе из горячих углей, казавшихся ей колыбелью из драгоценных камней, рубинов, посверкивающих, живущих и умирающих и вновь возрождающихся с дуновением ветра — как и эти двое будут возрождаться до конца времен.
О, как печально, подумала она, и слезы навернулись ей на глаза, как печально и вместе с тем как прекрасно. Каким покоем они объяты, лежа здесь, как они благословенны, умерев вот так, рука в руке. Должно быть, они остановили свой выбор на чаше с ядом, чтобы уйти вместе. Как мудро. Как мудро для них обоих.
Она смахнула слезы и пробормотала в качестве благословения:
— Наму Амида Буцу. Мы не будем тревожить их покой, я решу, что нужно делать, завтра. — Она отступила назад, ощущая во рту горько-сладкий вкус слез, но просветленная красотой того, что увидела. Они опять осторожно двинулись к месту сбора.
Случайная мысль вдруг завладела ею.
Если эти двое Фурансу-сан и Хинодэ, значит, уцелевшим гайдзином должен быть Тайра. Это хорошо, гораздо лучше, чем наоборот. Я теряю ценный источник информации, но приобретаю ещё больше в расчете на будущее. Тайра и Фудзико более послушны и у них все впереди. В умелых руках Тайра легко станет таким же обильным источником сведений, скоро я смогу беседовать с ним напрямую, его японский становится лучше день ото дня, он уже очень хорош для гайдзина. Я должна буду устроить для него дополнительные занятия, чтобы он научился языку политики, а не только языку постели и Плывущего Мира — все, на что способна Фудзико, — и, кроме того, освоил приятный выговор. Без сомнения, с дальним прицелом вложенные в него деньги выглядят гораздо более обещающе и…
И хозяйка, и слуга остановились в один и тот же момент. Они недоуменно посмотрели друг на друга, потом резко подняли глаза на южную часть неба. Ветер стих.
Среда, 14 января
— С Иокогамой покончено, Уильям, — сказал генерал с первыми лучами рассвета, в голосе его звучала горечь. Они стояли на краю утеса, возвышавшегося над Поселением, Паллидар чуть поодаль, все трое верхом. Дым все ещё поднимался к ним снизу. Лицо генерала было в грязи и кровоподтеках, мундир порван, фуражка вспорота, козырек обгорел. — Я подумал, что стоит попросить вас подняться, отсюда лучше все видно, прошу прощения. Воля Божья.
— Я знал, что дело плохо. Но это… — Сэр Уильям не договорил. Все его члены словно одеревенели.
Никто из них не спал. На всех лицах читались следы усталости и тревоги, одежда была прожжена и в грязи, мундир Паллидара был порван и выглядел хуже всех. По мере того как солнце вставало над горизонтом, их глазам открывалась вся панорама до Ходогайи на Токайдо.