— Разве… мой отец не платит по векселям?
— Н-нет, боюсь, что нет.
С болью в сердце она думала о письме своей тетушки и теперь знала точно, что деньги, которыми ссудил её дядя, тоже не были возвращены, и он сейчас в тюрьме, потому что… «Возможно, он попал в тюрьму из-за меня, — хотелось закричать ей. Она отчаянно пыталась держать себя в руках, молясь, чтобы все это оказалось сном. — О Боже, о Боже, что же мне делать?»
— Я хочу, чтобы вы знали, если я могу помочь, пожалуйста, только скажите мне.
Её голос вдруг стал пронзительным.
— Помочь мне? Вы растоптали мой покой, если то, что вы говорите, правда. Помочь мне? Зачем вы рассказали мне все это именно сейчас, зачем, зачем, зачем, когда я была так счастлива?
— Лучше, если вы узнаете об этом прямо сейчас. И лучше от меня, чем от врага.
Её лицо перекосилось.
— Врага, какого врага? С какой стати у меня должны быть враги? Я никому ничего не сделала, ничего, ничего, ниче… — Слезы хлынули у неё из глаз. Не в силах сдержаться, он на мгновение сочувственно обнял её, потом положил руки ей на плечи и встряхнул.
— Прекратите, — произнес он с напускной резкостью. — Ради бога, прекратите, неужели вы не видите, что я хочу помочь вам!
По другой стороне улицы к ним приближалось несколько мужчин, но он заметил, что все они шатаются и заняты только собой. Больше поблизости не было никого, только далеко позади них люди все так же спешили в клуб; тень здания прятала их от посторонних глаз. Он снова встряхнул её, и она простонала:
— Вы делаете мне больно! — Но слезы прекратились, и она пришла в себя.
Отчасти пришла в себя, холодно подумал он; этот самый процесс повторялся для него уже, наверное, в сотый раз, различаясь всегда лишь степенью жестокости и искажения правды в отношении других невинных душ, которых ему нужно было использовать ради возвеличения Франции — и при этом насколько легче было иметь дело с мужчинами, чем с женщинами. Мужчин ты просто пинал промеж ног или обещал отрезать то, что там болтается, или втыкал иголки… Но вот женщины! Отвратительное это дело — обращаться с женщинами подобным образом.
— Вы окружены врагами, Анжелика. Столько людей не хотят, чтобы вы вышли замуж за Струана, его мать будет препятствовать этому всеми доступными ей…
— Я никогда не говорила, что мы собираемся пожениться, это… это слухи, слухи, ничего больше!
— Merde! Конечно, это правда! Он ведь уже сделал вам предложение, не так ли? — Он снова потряс её, его пальцы сжимали её плечи, как стальные скобы. — Не так ли?
— Мне больно, Андре… да, да, он сделал мне предложение.
Он протянул ей платок, сразу смягчившись.
— Вот, вытрите глаза, у нас мало времени.
Она смиренно подчинилась, опять начала плакать, потом одернула себя.
— Почему вы такой ужасны-ы-ый?
— Я единственный настоящий друг, который у вас здесь есть, я целиком на вашей стороне, готов помочь, единственный верный друг, которому вы можете доверять, — я ваш единственный настоящий друг, клянусь вам, только я один могу вам помочь. — Обычно он с жаром добавлял «клянусь Господом Богом», но сейчас решил, что она уже крепко сидит на крючке, и оставил это на потом. — Лучше вам выслушать всю правду, пока никто об этом не знает. Теперь у вас есть время, чтобы подготовиться. Эта новость прибудет сюда не раньше чем через неделю; у вас есть время сделать вашу помолвку торжественной и официальной.
— Что?
— Струан ведь джентльмен, не так ли? — Ему потребовалось сделать над собой усилие, чтобы произнести это без издевки. — Английский… виноват, шотландский — в общем, британский джентльмен. Разве они не считают себя с гордостью людьми слова? А? Как только о помолвке будет объявлено официально, он уже не сможет взять своё слово назад, окажетесь вы нищей или нет, — что бы ни сделал там ваш отец и что бы ни говорила его мать.
«Я знаю, я знаю, — хотелось кричать ей. — Но я женщина, и я должна ждать, я ждала, и вот теперь стало слишком поздно. Или нет? О Пресвятая Богородица, помоги мне!»
— Я не… я не думаю, что Малкольм станет винить меня за моего отца или… или слушать свою мать.
— Боюсь, ему придется её слушаться, Анжелика. Вы забыли, что Малкольм Струан тоже несовершеннолетний, каким бы большим тайпэном он ни был? Двадцать один ему исполнится только в мае будущего года. До тех пор она может налагать на него всевозможные юридические ограничения. По английскому закону она даже может объявить помолвку недействительной. — Он не был полностью в этом уверен, но это казалось ему разумным и было правдой в отношении французского закона. — Она может давить и на вас. Возможно, даже подаст на вас в суд, — добавил он с печальным лицом. — Струаны очень могущественны в Азии, это почти что их родовое владение. Она вполне смогла бы добиться, чтобы вас вызвали в суд, а вы знаете, что люди говорят о судьях, любых судьях, а? Она могла бы сделать так, что вас приволокут к магистрату и обвинят в том, что вы кокетка, обманщица, просто нацелившаяся на его деньги, а то ещё в чем-нибудь и похуже. Она могла бы нарисовать перед судьей очень неприглядную картину: ваш отец — игрок и пьяница, к тому же банкрот, ваш дядя сидит в долговой яме, сами вы — без гроша, искательница приключений; а вы слушали бы её со скамьи подсудимых, не имея возможности защититься.
На её лице появилось затравленное выражение.
— Откуда вы узнали про дядю Мишеля? Кто вы?
— Никакого фокуса тут нет, Анжелика, — небрежно ответил он. — Сколько французских граждан живет в Азии? Не много, второй такой, как вы, вообще нет, а люди любят сплетничать. Что до меня, то я Андре Понсен, китайский торговец, японский торговец. Меня вам нечего бояться. Мне от вас не нужно ничего, кроме дружбы и доверия, и я хочу вам помочь.
— Как? Мне ничто не поможет.
— Нет, это не так, — мягко возразил он, внимательно наблюдая за ней. — Вы ведь любите его, не правда ли? Дай вам шанс, вы были бы лучшей женой, какую может пожелать себе мужчина, разве нет?
— Да, да, конечно…
— Тогда подтолкните его, очаруйте, убедите его — любым способом, каким сможете, — официально объявить о вашей помолвке. Возможно, я смогу подсказать вам что-нибудь, направить вас. — Теперь наконец он видел, что она по-настоящему слушает его, действительно его понимает. Мягко он нанёс свой coup de grâce. [21] — Мудрая женщина, а вы мудры столь же, сколь и прекрасны, вышла бы замуж быстро. Очень быстро.
Струан читал, масляная лампа на столике у кровати давала достаточно света, дверь в её комнату была приоткрыта. Его постель была удобной, и он с головой ушел в книгу. Его шелковая ночная рубашка подчеркивала цвет его глаз, лицо все ещё оставалось бледным и худым, даже тени былой силы не было в нем. На столике рядом с лампой стоял снотворный настой, тут же лежали его трубка, табак и спички, стоял ещё один стакан — с водой, в которую добавили немного виски. — Это пойдет вам на пользу, Малкольм, — сказал ему Бебкотт. — Лучшего лекарства на ночь для вас сейчас не найти, только разбавляйте побольше. Это лучше, чем опиумная вытяжка.