— Вон та, Райко, в бледно-голубом кимоно.
— Я советую выбрать Фудзико, или Акико, или одну из других моих дам, — сказала Райко. Когда ей было нужно, она хорошо говорила по-английски. — Со временем я найду вам ещё кого-нибудь. Есть маленькая Сайко. Через год или два…
— Вон та, Райко. Она совершенна. Кто она?
— Её зовут Хана, Цветок. Её мама-сан говорит, что маленькая красавица родилась недалеко от Киото, её дом купил её, когда ей было три или четыре года, чтобы обучить её как гейшу. — Райко улыбнулась. — По счастью, она не гейша — если бы гейша, её бы вам не предложили, прошу прощения.
— Потому что я гайдзин?
— Потому что гейши служат для развлечения, а не для забавы на подушках, и, Фурансу-сан, прошу прощения, их по-настоящему трудно оценить, если не быть японцем. Учителя Ханы были терпеливы, но она не смогла развить необходимые умения, поэтому её обучили для жизни на подушках.
— Я хочу её, Райко.
— Год назад она стала достаточно взрослой, чтобы начать. Её мама-сан устанавливала наилучшие цены — разумеется, только после того, как Хана соглашалась взять данного клиента. Только три клиента наслаждались ею. Её мама-сан говорит, что она очень способная ученица, она разрешала ей опрокидываться на подушки только дважды в неделю. Одно лишь говорит против неё: она родилась в год Огненной Лошади.
— Что это означает?
— Вы знаете, мы измеряем время циклами по двенадцать лет, как и китайцы, каждый год носит имя какого-нибудь животного, Дракона, Змеи, Петуха, Быка, Лошади и так далее. Но каждый относится также к одной из пяти стихий: огню, воде, земле, железу и дереву, которые меняются цикл за циклом. Считается, что девушки, рожденные в Год Лошади и со знаком огня бывают… несчастливыми.
— Я не верю в предрассудки. Пожалуйста, говорите цену.
— Она Цветок наслаждения, не имеющий цены.
— Цена, Райко.
— Для того, другого дома, десять коку, Фурансу-сан. Для этого дома, два коку в год, а также стоимость её собственного дома внутри моей ограды, оплата двух прислужниц и любых нарядов, какие она пожелает, и прощальный дар в пять коку, когда вам больше не понадобятся её услуги — вся сумма должна быть положена на счет у нашего банкира-торговца рисом в Гъёкояме, под процент, который, до времени, когда вы расстанетесь, будет вашим — все это должно быть на бумаге, подписано и зарегистрировано у бакуфу.
По японским меркам сумма была просто огромна, на взгляд европейца — граничила с расточительством, даже с учетом крайне благоприятного курса обмена валют. Целую неделю он торговался, но сумел снизить цену лишь на несколько су. Каждую ночь сны о ней не давали ему покоя. Поэтому он согласился. Семь месяцев назад с соблюдением всех необходимых церемоний её официально представили ему. Она официально согласилась принять его. Они оба поставили свои подписи под контрактом. Следующую ночь он провел с ней, и она оказалась всем, о чем он мечтал, что видел во сне. Смеющейся, веселой, не знающей устали, нежной, любящей.
— Она была подарена мне Богом, Анри.
— Дьяволом. Как и мама-сан.
— Нет, это не её вина. За день перед тем, как я получил Хану, Райко сказала мне, официально — я как раз оформлял выплату денег, — что прошлое — это прошлое, она обещала лелеять Хану лишь как одну из своих девушек и следить за тем, чтобы Хану никогда не посещали другие мужчины и она оставалась только моей, начиная с того дня.
— Значит, это она убила её?
Андре налил себе ещё коньяку.
— Я… я попросил Хану назвать мне тех трех мужчин, ведь один из них мой убийца, но она сказала, что не знает их имен, а может, просто не захотела говорить. Я… я ударил её по лицу, чтобы силой заставить её, но она лишь всхлипнула, даже не закричала. Я был готов убить её, да, но я любил её и… тогда я ушел. Я был как бешеный пес, брел, ничего не соображая и ничего не видя перед собой, времени, наверное, было часа три или четыре ночи. Я забрел прямо в море. Может быть, я хотел утопиться, не знаю, точно не помню, но холодная вода отрезвила меня. Когда я вернулся в дом Трех Карпов, Райко и все остальные были в шоке, я ничего от них не добился. Хана лежала там, где я её оставил. Только теперь она плавала в луже крови, в горле торчал мой нож.
— Значит, это было самоубийство?
— Так мне сказала Райко.
— Ты в это не веришь?
— Я не знаю, во что мне верить, — с болью в голосе произнес Андре. — Я знаю только, что вернулся туда, чтобы сказать ей, что я люблю её, что болезнь — это карма, и она не виновата, не виновата, что я очень сожалею о том, что сказал то, что сказал, и сделал то, что сделал, и что все у нас будет как прежде, кроме того, что… кроме того, что когда это станет… станет заметно, мы вместе покончим с собой…
Анри пытался сосредоточиться — после услышанного его собственный разум тоже отказывался служить ему. Он никогда даже не слышал о доме Трех Карпов до того, как новость о смерти девушки облетела Поселение. Андре всегда так скрытен, подумал он, соглашаясь, впрочем, что это разумно, и он прав, меня это действительно никак не касалось, пока бакуфу не начали официальное расследование.
— Те три человека, эта твоя Райко знала, кто они и откуда?
Андре тупо покачал головой.
— Нет, а другая мама-сан отказалась назвать ей имена.
— Кто она? Как её зовут? Где она сейчас? Мы сообщим о ней бакуфу, они могли бы заставить её рассказать обо всем.
— Они не стали бы этим заниматься, с какой стати? Тот, другой дом — он оказался тайным местом встреч бунтовщиков, гостиница Сорока Семи Ронинов; примерно с неделю назад его сожгли дотла, а голову мамы-сан выставили на пике. Пресвятая Богородица, Анри, что же мне теперь делать? Хана мертва, а я жив…
Вскоре после полудня доктор Хоуг уже сидел в катере, который держал курс на пристань британской дипломатической миссии в Канагаве. Бебкотт прислал записку, что не может покинуть Канагаву, потому что делает операцию в своей тамошней клинике, пообещав вернуться сразу же, как только освободится: «…извините, вряд ли это у меня получится раньше позднего вечера, вероятнее же всего, мне придется остаться здесь до завтрашнего утра. Я буду более чем рад, если вы пожелаете присоединиться ко мне, только будьте готовы остаться на ночь, потому что погода на море меняется быстро…»
На пристани их ждали гренадер и Лим в белом халате, просторных черных штанах, мягких тапочках и маленькой шапочке на макушке. Когда Хоуг выбрался из катера, Лим, зевнув, обозначил телом приветственный поклон.
— Хэйа, масса, Лим-ма, Номер Один Бой.
— Мы можем оставить «пиджин» для кули, Лим, — ответил Хоуг на сносном кантонском наречии, и глаза Лима тут же сползли к переносице. — Я — Мудрый Целитель Врач Ученый. — Таково было китайское имя Хоуга — значение двух иероглифов, ближайших по звучанию к кантонским слогам «хо» и «ге», — выбранное для него из целой дюжины других вариантов Гордоном Ченом, компрадором компании Струана, одним из его пациентов.