— А-а, но ты — тайбань и живешь в большом, шикарном доме, который получил по наследству вместе с властью. Весь этот капитал порожден потом какого-нибудь бедолаги. Я уже не говорю о торговле опиумом, с которой все это начиналось. Справедливо будет поделить капитал между всеми, чтобы на старте все имели равные условия. Для богатых налог должен быть выше. Нужно ввести налог на капитал. Чем быстрее будут поделены большие состояния, тем лучше для всех англичан, а, Джулиан?
Сорокапятилетний Джулиан Бродхерст, выделявшийся высоким ростом, был твердым сторонником Фабианского общества [188] , «мозгового треста» движения социалистов.
— Ну, что тут скажешь, Робин, — лениво и чуть ли не робко начал он. — Я, конечно, не стану, как ты, звать на баррикады, но действительно считаю, мистер Данросс, что здесь, в Гонконге, следовало бы создать Совет тред-юнионов, организовать должным образом профсоюзы, ввести шкалу минимальных зарплат, выборную законодательную власть, социальные гарантии, государственное здравоохранение, компенсации рабочим и все современные британские новшества.
— Это абсолютно ошибочный подход, мистер Бродхерст. Китай никогда не согласится на изменение нашего колониального статуса. Он никогда не допустит существования на своей границе города-государства в любой форме. Что касается остального, кто за все это будет платить? — спросил Данросс. — Наша свободная от ограничений система действует в двадцать раз эффективнее британской и…
— Платить будешь ты из всех твоих прибылей, Иэн, — усмехнулся Робин Грей. — Ты будешь платить справедливые налоги, а не пятнадцать процентов. Ты будешь платить так же, как и мы в Британии…
— Избави боже! — Данросс с трудом сдерживался. — Вы с вашими налогами сводите на нет любой бизнес и…
— Из прибылей? — язвительно переспросил либерал Хью Гутри. — Последнее правительство этих проклятых лейбористов давно уже лишило нас всех прибылей своим абсолютно идиотским расточительством, возмутительной национализацией, тем, что, поддавшись бессмысленному, глупому порыву, растеряло по частям империю, подорвало устои Содружества [189] и швырнуло бедную старую Англию лицом в грязь, черт побери. Просто смешно! Эттли и вся эта мразь!
— Да ладно, Хью. Правительство лейбористов поступало, как хотел народ, как хотели народные массы, — примирительно сказал Робин Грей.
— Ерунда! Этого хотели враги. Коммунисты! Меньше чем за восемнадцать лет вы разрушили величайшую в мире империю, сделали из нас государство второго сорта и позволили Советам — нашему заклятому врагу — отхватить пол-Европы. Просто позор!
— Я целиком согласен, коммунизм — это ужасно. Но что касается распада империи, то это ветер перемен, Хью, — изрек Бродхерст. — Колониализм отжил свое. Тебе вообще-то стоит заглянуть вперед.
— Я и заглядываю. И считаю, что положение у нас безнадежное. Черчилль прав и всегда был прав.
— А народ так не считает, — угрюмо парировал Грей. — Поэтому твой Черчилль и провалился на выборах. Он проиграл выборы в армии: он уже всем надоел. Что касается империи, прошу прощения, Хью, старина, но это был лишь предлог для эксплуатации туземцев, которые ничего лучшего не знали.
Глядя на лица собеседников, Робин Грей ясно видел, что на них написано. Он привык к окружавшей его ненависти. Он ненавидел ещё сильнее, и так было всегда.
После войны Грей хотел остаться в регулярной армии, но не вышло: вокруг было пруд пруди капитанов с наградами, отличившихся в боях, а он провел всю войну в Чанги. Исполненный негодования и обиды, он пошёл работать механиком в Кроли, на большой завод по производству легковых машин. Вскоре стал профсоюзным активистом и организатором, потом подвизался на небольших должностях в Генеральном совете тред-юнионов. Пять лет назад был избран членом парламента от лейбористской партии и сделался язвительным, сердитым, враждебно настроенным «заднескамеечником», протеже покойного социалиста левого толка Эньюрина Бивена [190] .
— Да, мы избавились от Черчилля, а когда победим в будущем году, то отправим на свалку ещё больше старых, надоевших порядков и порочных установлений, навязанных высшим классом. Мы национализируем всю промышленность и…
— Помилуйте, Робин, — поморщился сэр Чарльз, — это же банкет, а не трибуна в Гайд-парке. Мы же договорились во время поездки не вести разговоров о политике.
— Вы правы, сэр Чарльз. Я лишь ответил на вопрос тайбаня. — Грей повернулся к Данроссу: — Как дела у Благородного Дома?
— Хорошо. Очень хорошо.
— А в сегодняшней дневной газете говорится, что на ваши акции идет накат.
— Один из конкурентов валяет дурака, не более того.
— А массовое изъятие вкладов из банков? Это как?
— Это серьезно. — Данросс тщательно подбирал слова. Он знал, насколько сильно антигонконгское лобби в парламенте, знал, что многие члены всех трех партий выступают против колониального статуса Гонконга, против того, что в нем не проводятся выборы, знал, что британские бизнесмены завидуют здешним свободам, а больше всего — низким налогам.
«Ничего, — думал он. — С тысяча восемьсот сорок первого года мы пережили не один враждебный парламент, а также пожары, тайфуны, эпидемии, чуму, эмбарго, депрессию, оккупацию и периодические потрясения, которые прокатываются по всему Китаю. Как-нибудь выживем и дальше».
— Отток вкладчиков произошел только из «Хо-Пак», одного нашего китайского банка, — пояснил он.
— Он ведь самый большой, да? — спросил Грей.
— Нет, не самый. Но большой. Мы все надеемся, что банк справится с этой проблемой.
— Если он разорится, что будет с деньгами вкладчиков?
— К сожалению, они их потеряют, — признал Данросс, загнанный в угол.
— Вам нужны английские законы о банках.
— Нет, мы считаем, что наша система работает очень хорошо. Как вам Китай? — спросил Данросс.