— Но мы не были захватчиками. Это Северная Корея вторглась в Южную. Мы лишь хотели помочь людям обрести свободу. Мы ничего не рассчитывали получить от Южной Кореи. Мы потратили миллиарды, чтобы помочь этому народу остаться свободным. Посмотрите, что Китай сделал с Тибетом [203] — или с Индией в прошлом году [204] . Такое впечатление, что всю вину везде сваливают на нас, а ведь все, к чему мы стремимся, — это защитить свободу. — Она замолчала, потому что по залу пронесся вздох облегчения. Люди направлялись к своим столикам. В зал уже входили официанты с блюдами, накрытыми серебряными крышками. — Слава богу! Я умираю от голода!
— Я тоже, — подхватил Бартлетт.
— Для Шити это ещё рано, — усмехнулся Мата. — Орланда, ты должна была предупредить, что у нас уже вошло в обычай перекусывать перед любым его банкетом.
Орланда лишь улыбнулась своей милой улыбкой, а Кейси сказала:
— Орланда предупредила Линка, а он — меня, но я посчитала, что продержусь.
Она посмотрела на соперницу, которая была чуть не на полголовы ниже, примерно пять футов три дюйма. Первый раз в жизни Кейси почувствовала себя большой и неуклюжей.
«Не обманывайся, — напомнила она себе, — с того самого момента, когда ты вышла из отеля на улицу и увидела, какие у китайских девушек и женщин маленькие руки, ноги и тела, ты ощутила себя ужасно огромной и чужой среди всей этой черноглазой и темноволосой мелкоты. Да. Теперь понятно, почему они смотрят на нас, разинув рот. Не говоря уже об обычных туристах — крикливых, тучных, вышагивающих вразвалочку…
И всё-таки, Орланда Рамуш, какой бы прелестницей и умницей ты себя ни мнила, ты не та, кто нужен Линку Бартлетту. Так что можешь отдохнуть от этой мысли!».
— В следующий раз, Орланда, — мило проговорила она, — я постараюсь больше прислушиваться к вашим рекомендациям.
— Рекомендую нам всем пойти ужинать, Кейси. Я тоже голодна.
— Мне кажется, мы все сидим за одним столом, — сообщил Мата. — Должен признаться, об этом позаботился я.
С довольным видом он увлек их за собой, возбужденный больше обычного желанием затащить Кейси в постель. Он загорелся, как только увидел американку. Отчасти из-за её красоты, высокого роста и цветущей груди, которые контрастировали с миниатюрными формами азиаток. Отчасти благодаря тому, что рассказала Орланда. Но в основном им руководила внезапно пришедшая в голову мысль, что, разрушив связь между Бартлеттом и Кейси, он может воспрепятствовать попыткам «Пар-Кон» проникнуть в Азию.
«Лучше как можно дольше не пускать к нам американцев с их лицемерной, непрактичной моралью и привычкой везде совать свой нос, — думал он. — А если у Данросса не состоится сделка с „Пар-Кон“, ему придется продать нужный мне контрольный пакет. И тогда наконец-то, вне зависимости от всех данроссов и струанов, я стану тайбанем Благородного Дома.
Мадонна, славная все же штука жизнь. Что любопытно: эта женщина может стать ключом к самому хитрому замку в Азии, — думал он. Потом, довольный, добавил: — Ясное дело, её можно купить. Вопрос лишь в цене».
23:01
Ужин состоял из двенадцати блюд. Обжаренные и тушеные морские ушки с зеленой брюссельской капустой, куриная печенка под соусом из ломтиков куропатки, суп из акульих плавников, курица, зажаренная на вертеле, китайская зелень, и стручки гороха, и брокколи, и ещё пятьдесят различных овощей с мясом краба, кожа жареной утки по-пекински в сливовом соусе, и нарезанный зеленый лук, и тонкие, как бумага, лепешки, дважды вываренные грибы с рыбьим пузырем, копченая рыба брама [205] с салатом, рис по-янчжоусски [206] , лапша по-домашнему, затем десерт, подслащенные семечки лотоса и рисовая каша с луковицей лилии [207] . И все время подавался чай.
Мата и Орланда помогали Кейси и Бартлетту. Кроме них за столом из европейцев были лишь Флер и Питер Марлоу. Китайцы обменивались визитными карточками.
— О, вы умеете есть палочками! — выражали они свое удивление по-английски, а потом снова переходили на более удобный для них кантонский, причем ясно было, что увешанные драгоценностями женщины обсуждают Кейси с Бартлеттом и чету Марлоу. Правда, их несколько сдерживало присутствие Ландо Маты и Орланды.
— Что они говорят, Орланда? — вполголоса поинтересовался Бартлетт среди всего этого шумного словоизвержения, по преимуществу непонятного европейцам.
— Они лишь строят предположения насчет вас и мисс Кейси, — осторожно пояснила она, опуская непристойные замечания относительно размера груди Кейси, толки о том, что на ней за одежда, сколько она стоит, почему американка не носит драгоценностей и каково это — быть такой дылдой. Про Бартлетта почти ничего не говорили, лишь вслух задавались вопросом, не мафиози ли он, как написала одна из китайских газет.
Орланда была уверена, что никакой он не мафиози. А ещё она поняла, что ей придется быть очень бдительной в присутствии Кейси, вести себя скромно, быстро соображать и ни в коем случае не прикасаться к Бартлетту. И мило обходиться с американкой, чтобы выбить её из седла.
Официанты звенели посудой, меняя её перед каждой переменой блюд, и быстро уносили использованную. Они оставляли её у кухонного лифта в центральной секции лестничной площадки и хватали дымящиеся тарелки с новым угощением.
Расположенные тремя палубами ниже кухни с огромными, четырехфутовыми, чугунными котлами на газе, который подводился в ресторан по трубам, представляли собой сущий ад. Там имелись котлы для варки на пару, для быстрого и глубокого жарения, для тушения и множество емкостей для приготовления чистого белого риса. Барбекю жарили на открытом огне. Бесчисленные помощники готовили для двадцати восьми поваров мясо и овощи, ощипывали куриц, разделывали и чистили свежую рыбу, лангустов, крабов, выполняя тысячу операций, предусмотренных правилами китайской кухни, когда любое блюдо готовится индивидуально для каждого посетителя.
Ресторан открывался в десять утра, а кухня закрывалась вечером без четверти одиннадцать, а иногда и позже, в случае специальной вечеринки. Если заказчик попадался достаточно богатый, можно было устроить танцы или представление среди публики. Сегодня ожидались неплохие чаевые, хотя в ночную смену никто не оставался и ни представления, ни танцев не предвиделось. Банкеты Шити Чжун закатывал роскошные, хотя большинство приглашенных и считало, что львиная доля средств, собираемых им на благотворительность, исчезает в виде еды и возлияний в желудке у него или его гостей либо в виде дорогих мехов оседает на плечах его подружек. Он имел также репутацию человека безжалостного к критикам, скупого к семье и мстительного.