— А вы тоже ставили на фаворита? — спросила она.
— Нет, к сожалению, нет.
— Она уже второй раз выигрывает, — гордо сообщил Бартлетт.
— А-а, раз у вас пошла полоса везения, подскажите, кто, по-вашему, выиграет в пятом?
— Я пыталась решить, суперинтендент. Но вопрос остается открытым. А вы как думаете?
— Я слышал, советуют ставить на Уиннинг Билли. Мне тоже никак не решиться. Ну что ж, желаю удачи.
Армстронг отошел и направился к окошечкам, где принимали ставки. До этого он поставил пятьсот долларов на лошадь, которая пришла третьей, и компенсировал остальные ставки. Он всегда делал одну ставку главной и подстраховывался другими, надеясь остаться в прибытке. В большинстве случаев так оно и выходило. Сегодня он чуть отставал, но сорок тысяч пока не трогал.
В коридоре он остановился. От окошка, где выдавали выигрыши, отходил, проталкиваясь через густую толпу, Змея. В руке главный инспектор Дональд С. С. Смит сжимал рулончик банкнот.
— Привет, Роберт. Как дела?
— Так себе. А тебе снова подфартило?
— Стараемся. — Змея придвинулся к нему поближе. — Как всё?
— Идет своим чередом. — Армстронга снова затошнило при мысли, что скоро Брайана Квока опять отправят в «красную комнату», а потом надо будет сидеть рядом с ним и выуживать из его сознания тайну за тайной, в страшной спешке, потому что счет пошёл на часы: все знали, что губернатор запросил у Лондона разрешение на торг.
— Неважно выглядишь, Роберт.
— И чувствую себя не лучше. Кто выиграет в пятом?
— Я надавил на твоего приятеля Одноногого в «Пара». Говорит: Пайлот Фиш. В первом, например, он советовал ставить на Буканира, хотя при таком ходе может случиться что угодно.
— Да. Что-нибудь есть по Вервольфам?
— Ничего. Глухой номер. Я прочесываю всю зону, но при таком дожде это почти безнадежное занятие. Сегодня утром допрашивал Диану Чэнь — и жену Джона Чэня, Барбару. Они так и старались меня улестить. Могу поставить пять долларов против гнутой шляпной булавки, они знают больше, чем говорят. Поговорил накоротке и с Филлипом Чэнем, но от него тоже толку мало. Бедняга страшно потрясен. — Змея со значением посмотрел на Армстронга. — Кстати, Мэри ничего не пришло в голову насчет Джона?
Армстронг тоже взглянул на него в упор.
— Не было возможности спросить. Поинтересуюсь сегодня — если меня оставят в покое.
— Не оставят. — Лицо Смита сморщила кривая улыбочка. — Поставь свои сорок на Пайлот Фиша.
— Какие сорок?
— Маленькая птичка прочирикала, что золотое яичко, подкинутое на черный день, уже исчезло из твоего гнездышка — если смешать присловья. — Он пожал плечами. — Не волнуйся, Роберт, попытай счастья. Там, откуда это пришло, есть гораздо больше. Желаю удачи. — И он ушел.
Армстронг проводил его ненавидящим взглядом.
«А ведь сукин сын прав, — думал он, морщась от боли в груди. — Там есть гораздо больше… Но если возьмешь один раз, будет и второй. И пусть даже ты ничего не делаешь взамен, не идешь на уступки, не даешь обещаний, твой час пробьет. Расплачиваться приходится всегда. Это так же верно, как дважды два четыре.
Мэри. Ей нужен этот праздник, как он ей нужен… А ведь ещё есть счет от биржевого брокера и все остальные счета, и, о господи, этот взбесившийся рынок почти опустошил мои карманы. Черт бы побрал деньги — или то, что их вечно не хватает.
Сорок тысяч на выигрышной кинелле — и все проблемы решены. Или поставить все на Пайлот Фиша? Все, или половину, или вообще ничего. Если ставить все, то времени ещё полно, чтобы сделать ставки в других окошках».
Ноги привели его к окошку, где делали ставки. Многие узнавали суперинтендента и, холодея от страха, думали, что полиции лучше бы иметь собственную ложу и собственные окошки, а не мешаться с честными гражданами. Одним из узнавших был Четырехпалый У. Он торопливо поставил пятьдесят тысяч на кинеллу с Пайлот Фишем и Баттерскотч Лэсс и умчался обратно в ложу членов клуба, где неторопливо потягивал бренди с содовой.
«Падаль грязная эти полицейские, пугают только порядочных людей, — думал он, ожидая возвращения Венеры Пань. — И-и-и, её „золотая ложбинка“ стоит бриллианта, который я ей вчера обещал, стоит каждого карата. — Четырехпалый фыркнул. — Дважды „тучки с дождем“ до рассвета, да ещё обещана встреча в воскресенье, когда ян восстановит свои со…»
От этих приятных мыслей его отвлек донесшийся снаружи гул. Он тут же протолкался через толпу на балконе. На табло одна за другой появлялись клички лошадей, участвующих в пятом забеге, имена жокеев. Бурные приветствия выпали номеру первому — Пайлот Фишу; вторым номером шёл Стрит Вендор, аутсайдер; третьим — Голден Леди. Теперь восторженные крики прокатились среди тех, кто поставил на неё. Когда высветился номер седьмой, Ноубл Стар, трибуны ответили диким ревом, а с появлением последнего, восьмого, номера — фаворита Баттерскотч Лэсс — ипподром взорвался оглушительными воплями.
Внизу Данросс с Травкиным мрачно смотрели на дорожку, скользкую и разбитую, особенно возле ограждения. Почерневшее небо над головой, казалось, нависло ещё ниже. Упали первые капли дождя, и пятьдесят тысяч глоток недовольно загудели.
— Паршивый ход, тайбань, — сказал Травкин, — паршивый.
— Он для всех одинаковый. — Данросс сосредоточился, чтобы прикинуть шансы в последний раз.
«Если я приму участие в скачках и одержу победу, предзнаменование будет просто потрясающее. Если выступлю и проиграю — очень скверное. А если меня обойдет Пайлот Фиш — ещё хуже. Запросто можно получить травму. Я не вправе… нельзя оставлять Благородный Дом без руководства сегодня, завтра или в понедельник. Если выступит Травкин и проиграет или придет после Пайлот Фиша, это будет плохо, но не так. Уж какой джосс.
Но я не получу травмы. Я выиграю. Я хочу выиграть этот забег больше всего на свете. У меня получится. Насчет Алексея не уверен. Я могу выиграть — если боги на моей стороне. Да, но насколько ты готов рисковать, поставив на богов?»
«И-и-и, юный Иэн, — говаривал старик Чэнь-чэнь, — не жди помощи от богов, сколько бы ты ни обещал им золота или чего другого. Боги есть боги, они уходят на ланч, ложатся спать или просто отворачиваются от тебя, когда им все наскучит. Боги как люди: могут быть добрыми или злыми, ленивыми или прилежными, любезными или неприветливыми, глупыми или мудрыми! Потому они и боги, а как же ещё, хейя!»
Сердце колотилось. Данросс чувствовал, как ноздри наполняются теплым, едким, кисловато-сладким запахом лошадиного пота. И вот он уже весь отдался стремительному движению, от которого меркнет сознание и занимается дух: руки сжимают плеть, все сбились в кучу на этом повороте, несутся по дальней прямой, выходят на последний. Тебя захлестывает великолепное, до боли приятное чувство, восторг и ужас, когда ты мчишься во весь опор, орудуя хлыстом, вонзая шпоры, выгнувшись вперед, осторожно оттесняя Пайлот Фиша к ограждению, сбивая ему мах. Рывок на финишной прямой, Пайлот Фиш оставлен позади, впереди финиш… Давай, давай… Победа!..