— Но он ни о чем и не беспокоится, Джохан. Совсем ни о чем, — сказал Ван-Некк.
— Да, но все, что мы делаем, — это спим, развлекаемся с девками и едим эти помои.
— Кормчий, он всего один. А нас десять, — сказал Джинсель спокойно.
— Я думал об этом. Но мы еще недостаточно готовы. Еще пройдет неделя, прежде чем мы избавимся от цинги, — ответил Блэксорн встревоженно. — Потом, их слишком много на борту корабля. Мне не хотелось бы заниматься этим без копья или ружья. Вас охраняют ночью?
— Да. Они меняют стражу три или четыре раза. Кто-нибудь видел спящим часового? — спросил Ван-Некк.
Они покачали головами.
— Мы можем попасть на борт ночью, — сказал Жан Ропер. — С помощью Бога мы одолеем варваров и захватим корабль.
— Вынь затычки из ушей! Кормчий только что тебе сказал! Ты не слышал? — с отвращением бросил ему Винк.
— Правильно, — сказал Пьетерсун, артиллерист, соглашаясь. — Прекрати подкалывать старину Винка!
Глаза Жана Ропера сузились еще больше.
— Спасай свою душу, Джохан Винк. И ты свою, Ханс Пьетерсун. День суда приближается. — Он ушел и сел на веранде.
Ван-Некк нарушил молчание:
— Все будет хорошо. Вот увидите.
— Ропер прав. Это жадность привела нас сюда, — сказал юнга Круук, его голос дрожал. — Это божье наказание, что…
— Прекрати!
Юнга вздрогнул.
— Да, кормчий. Извини, но…
Максимилиан Круук был самым молодым из них, ему было только шестнадцать, и он записался на судно в плавание потому, что его отец был капитаном одного из судов, и они собирались скопить себе состояние. Но он видел страшную смерть своего отца, когда они грабили испанский город Санта-Магдалена в Аргентине. Добыча была большая, и он видел, что творится насилие, и пытался, ненавидя себя, наслаждаться кровавым запахом убийства. Позже он видел смерть многих своих товарищей и как из пяти кораблей остался один, и теперь он чувствовал себя самым старым среди них.
— Сколько времени мы на берегу, Баккус? — спросил Блэксорн.
— Третий день, — Ван-Некк опять придвинулся вплотную, присев на корточки. — Я не очень хорошо помню, как мы прибыли, но когда я проснулся, туземцы были на борту, очень вежливые и добрые. Дали нам пищи и горячей воды. Убрали мертвых и бросили якорь. Я многого не помню, но думаю, что они отбуксировали нас в безопасное место стоянки. Вы были в горячке, когда вас перенесли на берег. Мы хотели, чтобы вы были с нами, но они не позволили нам этого. Один из них знал несколько слов по-португальски. Видимо, он у них главный — у него седые волосы. Он не понимает выражения «кормчий», но знает «капитан». Совершенно очевидно, что он хотел отделить от нас нашего «капитана», чтобы мы не беспокоились, что за вами будут хорошо присматривать. За нами тоже. Потом он проводил нас сюда, в основном нас переносили, и сказал, чтобы мы оставались в доме, пока не приедет его капитан. Мы не хотели отпускать тебя с ним, но ничего не могли поделать. Ты не попросишь старосту о вине или бренди, кормчий? — Ван-Некк облизал губы, как будто хотел пить, потом добавил: — Теперь я думаю вот о чем, он упомянул также «дайме». Что произойдет, когда дайме появится?
— У кого-нибудь есть нож или пистолет?
— Нет. — Ван-Некк сказал это, вычесывая вшей из головы с отсутствующим видом. — Они забрали все наше платье, чтобы вычистить его, и не вернули оружие. Я не думал об этом все это время. Вместе с пистолетом они взяли мои ключи. Я держал их все на кольце. От кладовой, сейфа и склада.
— На борту все хорошо заперто. Об этом не стоит беспокоиться.
— Мне не хотелось бы остаться без моих ключей. Это нервирует меня. Черт побери, я мог бы прямо сейчас выпить бренди. Даже флакон зля.
— Святой Боже! Самири изрубил его на куски, да? — сказал Сонк, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Ради Бога, заткнись. Не самири, а самурай. Ты можешь заставить человека выйти из себя, — сказал Джинсель.
— Я надеюсь, этот негодяй священник не появится здесь, — сказал Винк.
— Мы в безопасности во власти нашего доброго Бога. — Ван-Некк все еще пытался придать уверенность своему голосу. — Когда дайме появится, нас выпустят. Мы получим назад наши корабль и оружие. Вот увидите. Мы продадим все наши товары и вернемся в Голландию богатыми и невредимыми. Мы будем первыми голландцами, которые обошли вокруг земного шара. Католики попадут в ад, и это будет их конец.
— Нет, не то, — сказал Винк. — От папистов у меня идут мурашки по коже. Я не могу удержаться от этого. Это и еще мысль о конкистадорах. Вы думаете, их здесь много появится, кормчий?
— Я не знаю, думаю, что да. Я бы хотел иметь здесь всю нашу эскадру.
— Бедняги, — сказал Винк, — по крайней мере мы живы.
Маетсуккер сказал:
— Может быть, они вернулись домой. Может быть, они повернули обратно в Магеллановом проливе, когда мы потерялись во время шторма.
— Надеюсь, ты прав, — сказал Блэксорн. — Но я думаю, что корабли и экипажи погибли.
Джинсель вздрогнул:
— По крайней мере мы живы.
— Если здесь паписты и эти варвары с их ужасными нравами, я бы не дал за наши жизни и п… ду старой проститутки.
— Будь проклят тот день, когда я уехал из Голландии, — сказал Пьетерсун. — Черт бы побрал этот грог! Если бы я не был пьянее уличной шлюхи, я бы лежал со своей старушкой в Амстердаме.
— Будь проклят ты сам, Пьетерсун. Но не проклинай ликер. Это напиток жизни!
— Мы по уши в дерьме, и оно поднимается все выше, — Винк закатил глаза. — Да, очень быстро.
— Я никогда не думал, что мы доберемся до богатых земель, — сказал Маетсуккер. Он был похож на хорька, несмотря на отсутствие зубов. — Никогда. Меньше всего в Японии. Вшивые отвратительные паписты! Мы никогда не выберемся отсюда живыми. Я хочу, чтобы у нас было оружие. Что за гнилая земля! Я ничего не имею в виду, кормчий, — сказал он быстро, когда Блэксорн поглядел на него. — Просто не везет, и все.
Позже слуги принесли опять еду. Всегда одно и то же: овощи, вареные и сырые, с небольшим количеством уксуса, рыбный суп и пшеничная или ячневая каша. Они все отказались от маленьких кусочков сырой рыбы и попросили мяса и ликера. Но их не поняли. Позже, перед заходом солнца, Блэксорн ушел. Он устал от страхов, ненависти и ругани. Он сказал, что вернется после рассвета.
Лавки на тесных улицах были полны. Он нашел свою улицу и ворота своего дома. Пятна крови на земле были затерты, и тело исчезло. «Как будто мне все это приснилось», — подумал он. Садовые ворота открылись, прежде чем он успел прикоснуться к ним.
Старый садовник, все еще в набедренной повязке, хотя на ветру и было холодно, поклонился и улыбнулся: «Кон-банва».
— Хэлло, — сказал Блэксорн, не думая. Он поднялся по ступеням и остановился, вспомнив о своих башмаках. Сняв их, он прошел босиком на веранду, вошел в коридор, но не смог найти свою комнату.