Колонна двигалась к морю через город. Он заметил, как шагает Ябу, и моментально вспомнил крики Пьетерсуна. «Всему свое время», — пробормотал он, больше для себя.
— Да, — говорила Марико. — Вам, должно быть, очень трудно. Наш мир так отличается от вашего. Очень отличается, но очень мудро устроен. — Она смутно видела фигуру Торанаги в паланкине и снова поблагодарила Бога за его спасение. Как объяснить чужеземцу, как поблагодарить его за мужество? Торанага приказал ей объясниться, но как?
— Позвольте мне рассказать вам свою историю, Анджин-сан. Когда я была молодой, мой отец был генералом у дайме по имени Города. В то время господин Города был не великим диктатором, а дайме, все еще борющимся за власть. Мой отец пригласил этого Городу и его главных вассалов на пиршество. У него никогда не было так, чтобы не было денег для покупки продуктов, саке, лаковой посуды и татами, которых требовал такой визит согласно обычаю. Если вы думаете, что моя мать была плохо воспитана, то это не так. Каждая крупинка доходов моего отца шла на его вассальных самураев, и хотя официально ему полагалось содержать всего лишь четыре тысячи самураев, ужимаясь, экономя и манипулируя, мать добивалась того, что он выставлял на войну пять тысяч триста воинов, к славе своего сеньора. Мы, его семья, — мать, наложницы отца, братья и сестры, — питались очень скудно. Но что из того? Мой отец и его люди имели самое лучшее оружие и самых хороших лошадей и самое лучшее отдавали их хозяину.
Да, для этого пиршества денег не хватало, поэтому моя мать поехала к мастерам по парикам в Киото и продала свои волосы. Я помню, что они, как расплавленная черная лава, свисали до копчика. Но она продала их. Парикмахеры тут же срезали все волосы, а ей дали дешевый парик, и она купила все необходимое и спасла честь моего отца. Ее обязанностью было оплачивать счета, и она платила. Она выполнила свои обязанности. Для нас наш долг очень важен.
— А что сказал он, ваш отец, когда обнаружил это?
— Что он мог сказать, кроме как поблагодарить ее? Ее обязанность была найти деньги. Спасти его честь.
— Она, видимо, очень любила его.
— Любовь — христианское слово, Анджин-сан. Любовь — христианское понятие, христианский идеал. У нас нет слова «любовь» в вашем понимании. Обязанность, верность, честь, уважение, желание, эти слова и мысли — это то, что есть у нас и в чем мы нуждаемся. — Она взглянула на него и вопреки своим желаниям снова представила тот момент, когда он спас Торанагу, а вместе с ним и ее мужа. «Никогда не забуду, что они попались там в ловушку и погибли бы, если бы не этот человек».
Она убедилась, что вокруг никого нет.
— Почему вы это сделали?
— Не знаю. Может быть, потому… — Он остановился. Так много можно было бы сказать. «Может быть, потому, что Торанага был беспомощен, а я не хотел, чтобы меня изрубили на куски… Потому, что, если бы его обнаружили, нас бы всех в этой суматохе захватили. Потому что я знал то, чего не знал никто, кроме меня, и я должен был вести эту игру… Потому, что я не хотел умереть — слишком много нужно сделать, чтобы я мог потерять жизнь, а Торанага единственный, кто может вернуть мне корабль и свободу».
Вместо этого он ответил по-латыни:
— Отдайте Цезарю Цезарево.
— А, — сказала она и добавила на том же языке: — А, вот это и я пыталась выразить. Цезарю — Цезарево, а Богу — Богово. То же с нами. Бог есть Бог, и наш император — от Бога. И Цезарь есть Цезарь, и его надо почитать как Цезаря. Ты мудр. Иногда мне кажется, что ты понимаешь больше, чем говоришь.
«А ты не делаешь того, чего клялся никогда не делать? — спросил себя Блэксорн. — Ты не играешь в лицемера? И да, и нет. Я им ничем не обязан. Я пленник. Они украли мой корабль и мои товары, убили одного моего человека. Они варвары — ну, часть из них варвары, а остальные католики. Я ничем не обязан варварам и католикам. Но тебе хотелось бы лечь с ней в постель, и ты говорил ей комплименты, не так ли? А впрочем, к черту всякие мысли!»
Теперь море было уже гораздо ближе, в полумиле. Он мог видеть много кораблей, среди них был и португальский фрегат с ходовыми огнями. Он был идеальной добычей. «С двадцатью отчаянными ребятами я бы мог захватить его». Он повернулся к Марико. Странная женщина со странной семьей. Чем она провинилась перед Бунтаро — этим павианом? Как она могла лечь с ним в постель или выйти за него замуж? Что такое «печаль»?
— Сеньора, — сказал он, придав своему голосу нежность, — ваша мать, должно быть, редкая женщина. Совершить такое!
— Да. Но за то, что она сделала, она будет жить вечно. Теперь она — легенда. Она была самураем, как мой отец был самураем.
— Я думал, что самураем может быть только мужчина.
— О нет, Анджин-сан. Мужчины и женщины одинаково самураи, воины с ответственностью перед своим господином. Моя мать была настоящим самураем, ее ответственность перед мужем была выше всего.
— Она теперь в вашем доме?
— Нет. Ни она, ни мой отец, никто из моих братьев, сестер или еще кто из семьи… Я последняя в моем роду.
— Это был несчастный случай?
Марико внезапно почувствовала усталость. «Я устала говорить по-латыни и на этом мерзко звучащем португальском языке и устала быть учителем, — сказала она себе. — Я не учитель. Я только женщина, которая знает свои обязанности и хочет мирно их выполнять. Я не хочу больше этой теплоты в лоне и этого мужчину, который так сильно выводит меня из равновесия. Я не хочу его».
— В некотором роде это была катастрофа, Анджин-сан. Когда-нибудь я расскажу вам о ней. — Она немного ускорила шаг и отошла от него, ближе к другому паланкину. Обе служанки нервно улыбнулись ей.
— Нам еще далеко, Марико-сан? — спросила Соно.
— Надеюсь, что не очень, — ответила она успокаивающе. Командир серых внезапно появился из темноты с другой стороны паланкина. Она прикинула, что из того, что она сказала Анджин-сану, он смог подслушать.
— Вам не хочется сесть в паланкин, Марико-сан? Вы не устали? — спросил он.
— Нет, нет, спасибо. — Она умышленно замедлила шаг, отвлекая его от паланкина Торанаги. — Я вовсе не устала.
— Как себя ведет чужеземец? Он не надоел вам?
— О нет, он вроде бы успокоился.
— О чем вы говорили?
— О разных вещах. Я пыталась объяснить ему наши законы и обычаи. — Она обернулась в сторону главной башни замка, которая высилась над ними на фоне неба. — Господин Торанага просил меня попытаться вразумить его.
— Ах да, господин Торанага, — капитан взглянул на замок, потом снова на Блэксорна. — Почему господин Торанага так заинтересован в нем, госпожа?
— Я не знаю. Думаю, что из-за его необычности.
Они завернули за угол, вышли на другую улицу с домами за садовыми стенами. Народу кругом было мало. С другой стороны были верфи и море. Мачты вырастали над домами, воздух был насыщен запахом морских водорослей.