Он встал шатаясь, несмотря на свое ликование, ощупью подошел к окну, тяжело наклонился, опершись на деревянный подоконник, и посмотрел на небо: звезды казались тусклыми в лунном свете, собирались дождевые облака.
— Будда, все боги, любые из богов! Пусть мой брат клюнет на эту приманку — и пусть слова этой женщины окажутся правдой!
Но на небе не появилось ни одной падающей звезды, что подтвердило бы ему: его послание принято богами. Не подул ветер, внезапные облака не закрыли полумесяца… А если бы и был какой-нибудь небесный знак, он принял бы его за простое совпадение.
«Будь терпелив, считайся только с фактами. Сядь и подумай», — сказал он себе.
Он знал — начинает сказываться напряжение, но самое главное, что ни один из его близких или подчиненных — а значит, ни один из целой армии болтливых глупцов или шпионов в Эдо — ни на миг не заподозрил, что он только прикидывается проигравшим и играет роль потерпевшего поражение. В Ёкосе он сразу понял, что, если получит из рук брата второе послание, — это для него похоронный звон. И тогда решил, что его единственный, слабый шанс выжить — убедить всех, даже самого себя, что он абсолютно смирился с поражением. На самом деле это только маскировка, чтобы выиграть время, — он продолжает пользоваться своей всегдашней манерой: торговаться, откладывать, как будто отступать, терпеливо ждать, а когда над шеей противника будет занесен меч — спокойно, без колебаний наносить решающий удар.
С тех пор он ждал — часами, один, ночью и днем, — и каждый час терпеть было труднее… Ни охоты, ни шуток, никаких замыслов и планов, ни плавания, ни танцев и пения в театральных пьесах — ничего, что так восхищало его всю жизнь. Только одна и та же скучная роль, самая трудная в его жизни: унылый, сдавшийся, нерешительный, явно беспомощный, сам установивший для себя этот аскетичный, «полуголодный» образ жизни. А чтобы время шло побыстрее, он продолжал доделывать завещание. Это был тайный частный свод правил для его потомков, который он готовил целый год, — порядок и способ управления после него. Судару уже поклялся соблюдать завещание, как надлежит каждому наследнику. «При таком подходе будущее клана гарантировано (может быть гарантировано, напомнил себе Торанага, — он часто поправлял себя: менял или добавлял, убирал слово, предложение, опускал параграф, формулировал новый) при условии, что я выберусь из ловушки, в которую попал».
Завещание начиналось словами: «Долг правителя провинции — обеспечивать мир и безопасность населения, а не прославлять своих предков или обеспечивать потомков». Одна из максим гласила: «Помните, что везение и невезение должны быть оставлены на волю небес и зависят от законов природы. Они не покупаются молитвами или хитроумными интригами, придуманными людьми или мнимым святым». Торанага подумал и вместо «людьми или мнимым святым» написал «людьми, какими бы они ни были».
Обычно он радовался, заставляя себя писать ясно и коротко, но в последние дни и ночи все его самообладание уходило на то, чтобы играть столь несвойственную ему роль. То, что это ему так удавалось, обрадовало, но и напугало: как люди могут быть столь доверчивы? «Слава богам, что это так, — ответил он сам себе в миллионный раз. — Приняв „поражение“, ты дважды избежал войны. Ты все еще в ловушке, но теперь твое терпение принесло плоды и у тебя есть новый шанс… Нет, возможно, будет еще один шанс, — поправил он себя. — Если только все это правда, если эти секреты не подсунул враг, чтобы совсем тебя запутать».
Боль в груди, слабость и головокружение обрушились на него неожиданно — пришлось сесть и глубоко дышать, как много лет назад обучили его монахи, исповедовавшие религию дзен: «Десять глубоких, десять медленных мелких, погрузите свой разум в пустоту… Там нет прошлого и будущего, тепла и холода, боли и радости — из ничего в ничто…» Скоро ясность мысли вернулась к нему. Тогда он встал, подошел к столу и начал писать. Он просил мать быть посредницей между ним и сводным братом и представить ему предложения о будущем клана. Первая просьба, с которой он обращался к брату, — подумать о женитьбе на госпоже Ошибе:
«… Конечно, с моей стороны это неразумно, брат. Многих дайме разъярит моя „поразительная амбиция“. Но такая связь с Вами упрочит мир в государстве и подтвердит наследование Яэмона — в Вашей лояльности никто не сомневается, хотя некоторые ошибочно сомневаются в моей. Вы, несомненно, можете взять и более подходящую жену, но госпоже Ошибе вряд ли удастся найти лучшего мужа. После того как будут убраны все изменившие Его Императорскому Величеству, я снова займу свое законное место президента Совета регентов. Тогда я приглашу Сына Неба и попрошу его потребовать этого брака, если Вы согласитесь нести такую ношу. Я всей душой чувствую, что такая жертва — единственный путь, которым мы можем обеспечить продолжение нашей династии и выполнить наш долг перед Тайко. Это первое. Во-вторых, Вам предлагаются все земли христиан-изменников Кийямы и Оноши. В настоящее время они вместе с иностранными священниками замышляют предательскую войну против всех нехристиан-дайме; война будет поддержана вторжением вооруженных мушкетами чужеземцев — все так, как они когда-то уже делали против нашего сюзерена Тайко. Далее, Вам предлагаются все земли других христиан острова Кюсю, которые встанут на сторону изменника Ишидо в последней битве со мной. (Известно ли Вам, что этот крестьянин, этот выскочка, был столь дерзок — и это перестало быть секретом, — что планировал роспуск Совета регентов и женитьбу на матери наследника?)
И взамен всего этого, брат, мне нужны тайный договор о союзничестве сейчас, гарантирующий безопасный проход моих армий через горы Синано, и совместная атака под моим руководством против Ишидо — выбор времени и способа остается за мной.
Как знак моего доверия я сразу же посылаю моего сына Судару, его жену, госпожу Дзендзико, и их детей, включая моего единственного внука, к Вам в Такато…»
«Это не действия побежденного, — сказал себе Торанага, запечатывая свиток. — Затаки сразу же поймет это. Да, но теперь капкан поставлен. Дорога через Синано — мой единственный путь, и брат — мой первый шаг на пути к равнинам Осаки. Но верно ли, что Затаки нужна Ошиба? Не слишком ли многим я рискую, полагаясь только на глупую болтовню слуг, которые вечно где-то слоняются и что-то подслушивают, на шепот в исповедальне и бормотание отлученного священника? А если Дзеко, эта пиявка, просто солгала ради каких-то своих выгод… Два меча — вот настоящий ключ, чтобы открыть все ее секреты. У нее наверняка есть улики против Марико и Анджин-сана. Почему бы еще Марико пришла ко мне с этой просьбой? Тогда — Марико и чужеземец! Чужеземец и Бунтаро! Э-э-э, жизнь такая странная вещь…»
Знакомая боль опять подступила к груди. Через несколько минут он написал письмо для почтового голубя и с трудом потащился вверх по лестнице на голубятню. В одной из клеток он тщательно выбрал голубя на Такато и прикрепил ему на ногу маленький цилиндрик с письмом. Голубя он посадил в открытой клетке наверху — улетит сразу же, как рассветет.
В послании к матери он просил разрешить безопасный проезд Бунтаро, который везет важное послание ей и его брату. И подписано оно было, как и само письмо: Ёси-Торанага-нох-Миновара. Этот титул он использовал впервые в жизни.