Он подошел ближе к краю, и Ябу немедленно встал у него на дороге, качая головой, и другой самурай тоже подошел к нему.
— Я только попробую получше разглядеть, ради Бога, — сказал он. — Я не пытаюсь убежать. Куда, к черту, я могу здесь убежать?
Он отступил немного и наклонился. Они проследили за его взглядом и затараторили. Ябу говорил больше всех.
«Надежды никакой, — решил он. — Это слишком опасно. На рассвете мы вернемся сюда с веревками. Если он будет здесь, то я похороню его на берегу». Нехотя он повернулся, и как только он сделал это, край утеса обрушился, и он начал падать. Ябу и остальные тут же схватили его и вытащили назад, и он сразу понял, что они думали только о его безопасности. «Они только пытались защитить меня!»
«Почему они хотят, чтобы я уцелел? Из-за Тора… как его там? Торанаги? Из-за него? Да, но также, может быть, и потому, что на борту нет никого, кто мог бы вести корабль. Вот поэтому они дали мне сойти на берег. Да, это, должно быть, так. Так что теперь я имею власть над этим кораблем, над этим старым дайме и над этим негодяем. Как мне воспользоваться всем этим?»
Он высвободился и поблагодарил их, его глаза устремились вниз.
— Мы должны попробовать достать его, Ябу-сан. Единственный путь — здесь. Через этот утес. Я достану его, Ябу-сан, сам, я, Анджин-сан!
Он снова подался вперед, как если бы собирался спуститься вниз, и опять они удержали его, и он сказал с притворной обеспокоенностью:
— Мы должны достать Родригес-сан. Смотри! Времени немного, темнеет.
— Ие, Анджин-сан, — сказал Ябу. Он стоял, нависая над Ябу.
— Если ты не позволяешь мне идти, Ябу-сан, тогда пошли одного из своих людей. Или иди сам. Ты!
Ветер метался вокруг них, воя перед утесом. Он увидел, что Ябу поглядел вниз, прикидывая, как спуститься по утесу и сколько осталось светлого времени, и понял, что тот поддается. «Ты попался, негодяй, твое чванство погубило тебя. Если ты начнешь спускаться, ты покалечишься. Но, пожалуйста, не убивай себя, только сломай себе лодыжку или колено, а потом утопись».
Самурай начал спускаться вниз, но Ябу приказал ему вернуться.
— Вернись на корабль. Принеси немедленно несколько веревок, — приказал он. Человек убежал.
Ябу скинул свои сандалии, сплетенные из кожаных ремней. Он снял мечи и надежно укрыл их.
— Следи за ними и чужеземцем. Если что-нибудь случится, я посажу тебя на твои собственные мечи.
— Пожалуйста, дайте мне спуститься, Ябу-сама, — сказал Такаташи. — Если вы пострадаете или потеряетесь, я буду…
— Ты думаешь, ты сможешь пробраться там, где мне не удастся?
— Нет, господин, конечно, нет.
— Хорошо.
— Пожалуйста, подождите тогда веревок. Я никогда не прощу себе, если с вами что-то случится. — Такаташи был низенький и полный, с густой бородой.
«Почему не подождать веревок? — спросил себя Ябу. — Это имело бы смысл. — Он взглянул на чужеземца и коротко кивнул. Он знал, что получил вызов. Он ожидал и надеялся, что это произойдет. — Вот почему я вызвался на это дело, Анджин-сан, — сказал он себе, молча развлекаясь. — Вы действительно очень просты, Оми был прав».
Ябу скинул свое промокшее кимоно и, одетый в одну набедренную повязку, подошел к краю утеса и пощупал его подошвами своих хлопчатобумажных таби. «Лучше не снимать их», — подумал он. Его воля и тело, закаленные жизнью, которую ведут самураи во время подготовки, превозмогали холод. Таби позволяли более твердо опираться — какое-то время. «Тебе потребуются все твои силы и искусство, чтобы спуститься туда живым. Стоит ли?»
Во время шторма и попытки пробиться в бухту он выходил на палубу и, не замеченный Блэксорном, занимал место на веслах. Он с радостью работал наравне с гребцами, ненавидя и запах внизу, и боль, которую он чувствовал. Он решил, что лучше умереть на воздухе, чем задохнуться в трюме.
Сидя вместе с другими на подгоняющем их холоде, он начал следить за кормчими. Он ясно увидел, что на море корабль и все на его борту были во власти этих двух людей. Кормчие были в своей стихии, расхаживая по качающейся палубе так же небрежно, как сам он ездил на галопирующей лошади. Ни один японец на борту не смог бы быть как они. Ни по умению, ни по мужеству, ни по знаниям. И постепенно это понимание переросло в удивительную концепцию: современный корабль чужеземцев, заполненный самураями, управляемый самураями, с капитаном-самураем, с моряками-самураями. Его самураями.
«Если я сначала достану три корабля чужеземцев, я смогу легко контролировать морские пути между Эдо и Осакой. Базируясь в Изу, я могу держать все судоходство в своих руках. Почти весь рис и весь шелк. Не буду ли я тогда судьей между Торанагой и Ишидо? Или, на худой конец, уравновешивать их?
Ни один дайме никогда не выходил в море.
Ни один дайме не имел судов или кормчих.
За исключением меня.
Я имею судно, имел судно, и теперь оно снова будет моим, судно снова — если окажусь достаточно умен. У меня есть кормчий, и следовательно, учитель кормчих, если я смогу забрать его у Торанаги. Если я смогу командовать им.
Если он станет моим вассалом добровольно, он будет учить моих людей. И строить корабли.
Но как сделать из него преданного вассала? Яма не сломила его дух.
Сначала отделить его от остальных и держать его одного — разве не так советовал Оми? Тогда он будет обучен хорошим манерам и выучится говорить по-японски. Да. Оми умный человек. Может быть, даже слишком умный, — я подумаю об Оми позже. Сконцентрируюсь на кормчем. Как управлять чужеземцем-христианином-дерьмоедом?
Что сказал Оми? „Они ценят жизнь. Это их главное божество. Иисус Христос учит их любить друг друга и ценить жизнь.“ Могу я вернуть ему обратно его жизнь? Спасти ее, да, это будет очень хорошо. Как согнуть его?»
Ябу был так поглощен своими мыслями, что почти не замечал движения корабля и волн. Волна обрушилась на него. Он увидел, как она накрыла и кормчего. Но у того не было и тени страха. Ябу был поражен. Как мог человек, который смиренно позволил врагу мочиться себе на спину, чтобы спасти жизнь мелкого вассала, как мог этот человек иметь силы забыть такое огромное бесчестие и стоять там на юте, бросая вызов всем богам моря, подобно легендарному герою, — чтобы спасти тех же самых врагов? И потом, когда громадная волна смыла португальца и они попали в такое трудное положение, Анджин-сан удивительным образом смеялся над смертью и дал им силы стянуть судно со скал.
«Я никогда не пойму их», — подумал он.
На краю утеса Ябу оглянулся последний раз.
«Ах, Анджин-сан, я знаю, ты думаешь, я иду на смерть, ты подловил меня. Я знаю, ты бы сам туда не полез. Я внимательно следил за тобой. Но я вырос в горах, здесь, в Японии, мы лазим по горам ради удовольствия и из-за гордости. Так что я поставил себя теперь в мои условия, а не в твои. Я попытаюсь, и если я умру, то это неважно. Но если мне все удастся, тогда ты, как мужчина, поймешь, что я лучше тебя. Ты будешь у меня в долгу тоже, если я принесу тело обратно. Ты будешь моим вассалом, Анджин-сан!»