– Да, но это я должен заботиться о ней. Я должен, не вы.
– Конечно, и, с Божьей помощью, вы сумеете, со временем, обеспечить ей ту жизнь, к которой она привыкла. Но сейчас это для вас не является возможным, когда вы должны помогать своей бывшей жене и ребенку. Сегодня у меня есть желание: устроить все достойным, цивилизованным образом, по-нашему, по-ирански. Вы обещали мне жить так, как живем мы, разве нет?
– Да. Но, прошу вас, я не могу это принять. Дайте все, что вы хотите, ей, а не мне. Я должен получить возможность делать все, что в моих силах.
– Я уверен, что вы так и поступите. А тем временем, все это – мой дар вам, не ей. Благодаря этому, я могу отдать вам в дар свою дочь.
– Отдайте это ей, а не…
– На то воля Бога, чтобы мужчина был хозяином в доме, – резко произнес Джаред Бакраван. – Если это будет не ваш дом, вы не сможете быть в нем господином. Я должен настоять. Я глава семьи, и Шахразада поступит так, как я скажу, и ради Шахразады я должен настоять, или свадьба не сможет состояться. Я знаю, что вы, как человек западный, стоите перед дилеммой, хотя и не понимаю ее, сын мой. Но здесь иранский образ жизни доминирует во всем без исключения, и родственники заботятся о родственниках…
В просторном одиночестве гостиной Локарт кивнул сам себе. Это правда, и я выбрал Шахразаду, решил принять подарок, но… но этот сукин сын Валик ткнул мне всем этим в лицо и снова заставил чувствовать себя оплеванным, и я ненавижу его за это, ненавижу то, что мне не нужно ни за что платить, и знаю, что единственный подарок, который я могу сделать ей, это свобода, которой у нее иначе никогда бы не было, и свою жизнь, если понадобится. По крайней мере, теперь она канадка и может не оставаться здесь, если не захочет.
Не обманывай себя, она иранка и всегда будет ею. Чувствовала бы она себя как дома в Ванкувере со всеми его дождями, без семьи, без подруг, без всего иранского? Да, думаю, да; какое-то время я мог бы компенсировать отсутствие всего остального. Какое-то время, но не вечно.
Впервые он посмотрел в глаза настоящей проблеме, которая вырастала между ними. Наш Иран, старый Иран, шахский Иран, навсегда канул в прошлое. И не важно, окажется новый лучше или нет. Она приспособится, приспособлюсь и я. Я говорю на фарси, она моя жена, и Джаред – влиятельный человек. Если нам придется на время уехать, я смогу заполнить все, что она потеряет при этом недолгом расставании, тут проблем не будет. Будущее по-прежнему рисуется в розовом цвете, все должно быть хорошо, и я так люблю ее и благодарю за нее Бога…
Дрова в камине почти догорели, он вдыхал успокоительный запах сожженных поленьев и вместе с ним чуть уловимый след от ее духов. На подушках еще оставались вмятины от их тел, и, хотя он был полностью удовлетворен и выжат, ему до боли хотелось ее. Она и в самом деле одна из гурий, духов рая, сонно подумал он. Я опутан ее чарами, и это чудесно, я не жалуюсь, и если мне суждено умереть сегодня ночью, я умру, познав, что такое рай. Она удивительная, Джаред удивительный, и со временем ее дети будут чудесными, и ее семья…
Ах, семья! Родственники заботятся о родственниках, это закон, мне придется сделать то, о чем просил Валик, нравится мне это или нет. Придется, ее отец ясно дал это понять.
Последний уголек затрещал, пламя на нем затрепетало и, прежде чем угаснуть, ярко вспыхнуло на миг.
– Что же такого важного в нескольких запчастях и нескольких риалах? – спросил он у огня.
Огонь ему не ответил.
База «Тебриз-1». 07.12. Чарли Петтикин беспокойно спал, съежившись под тонким одеялом на матрасе, брошенном прямо на пол. Его руки были связаны перед собой. Только что рассвело, и в комнате было очень холодно. Охранники забрали переносную газовую печку с собой, а его заперли в закутке жилища Эрикки Йокконена, который обычно служил кладовкой. Внутренняя поверхность стекла в маленьком окошке покрылась инеем. Снаружи окно было зарешечено. На подоконнике лежал снег.
Его глаза открылись, и он рывком сел на матрасе, испуганно озираясь, не сообразив в первый момент, где находится. Потом память нахлынула, и он привалился к стене, чувствуя боль во всем теле.
– Черт, ну я и влип! – пробормотал он, пытаясь расправить затекшие плечи.
Обеими руками он неуклюже протер глаза, прогоняя остатки сна, провел по лицу, чувствуя себя грязным. Короткая щетина местами серебрилась сединой. Терпеть не могу, когда я небритый, подумал он.
Сегодня понедельник. Я прилетел сюда в субботу на закате, а поймали они меня вчера утром. Ублюдки!
В субботу вечером вокруг трейлера Петтикин слышал много всяких звуков, которые добавили ему беспокойства. Один раз он готов был поклясться, что слышал приглушенные голоса. Он потихоньку погасил свет, отодвинул засов и встал на верхней ступеньке крыльца, сжимая в руке сигнальный пистолет Вери. С большой тщательностью он принялся обследовать темноту вокруг. Увидел, или подумал, что увидел, какое-то движение шагах в тридцати от трейлера, потом еще одно, чуть подальше.
– Кто вы? – крикнул он, и его собственный голос отозвался странным эхом. – Что вам нужно?
Ему никто не ответил. Снова какое-то движение. Где? Шагах в тридцати-сорока – в темноте было трудно определить расстояние. Смотри, вон опять! Человек? Или животное, зверь, а то просто тень от ветки? Или, может быть… а? Что это? Вон там, возле большой сосны.
– Эй, вы! Там! Что вам нужно?
Никакого ответа. Он никак не мог разглядеть, человек это был или нет. В ярости и даже немного напуганный, он прицелился и нажал на курок. Ему показалось, что ударил гром, грохот выстрела запрыгал по горам раскатистым эхо; ракета вспорола темноту красной лентой, ударилась в сосну, отскочила от нее, выбросив сноп искр, ударилась о соседнее дерево и упала в сугроб, шипя, плюясь огнем и разбрызгивая искры. Он подождал.
Ничего не произошло. Какие-то звуки в лесу, поскрипывание крыши ангара, шум ветра в верхушках деревьев, а то вдруг снег упадет с придавленной им ветки, и та, спружинив, подскакивает вверх, вновь свободная от гнета. Он с картинной злостью потопал ногами от холода, включил свет, перезарядил пистолет и закрыл дверь на засов.
– К старости ты начинаешь вести себя как старуха, – вслух проговорил он, потом добавил: – Кого ты хочешь обмануть?! Я не выношу тишины, ненавижу быть один, ненавижу снег, ненавижу холод, ненавижу бояться, и то, что случилось сегодня утром в Гелег-Морги, меня проняло до самых печенок, будь оно проклято, и это факт – если бы не молодой Росс, этот ублюдок из САВАК пристрелил бы меня, я знаю!
Он проверил запоры на двери и на всех окнах, задернул занавески, отгородившись от ночной тьмы, потом налил себе хорошую порцию водки, смешал ее с замороженным апельсиновым соком, который нашел в морозильнике, и уселся перед огнем, пытаясь собраться с духом и успокоиться. У него были яйца на завтрак, и он был вооружен. Газовая печка работала исправно. Внутри было уютно. Через какое-то время он почувствовал себя лучше, в большей безопасности. Прежде чем лечь спать в спальне для гостей, он еще раз проверил запоры. Вскоре заснул.