Там-то, на абстрактной паперти абстрактного православного собора, и застукает ее Елизавета Гейнзе-Гримальди во время своего абстрактного государственного визита в Россию.
Это случится зимой, так трогательнее и живописнее.
Это случится зимой, и они сразу узнают друг друга — княгиня и нищая. Поначалу Женщина-Цунами не посмеет окликнуть дочь, а будет плакать горючими слезами раскаяния. Но и без того не проходило дня, чтобы она не раскаивалась: ведь сведения о головокружительной карьере Елизаветы можно почерпнуть в любом журнале, в любой телепрограмме, а ее изображения украшают… украшают… Что именно украшают ее изображения, Елизавета никак не может дофантазировать до конца. Неплохо было бы увидеть свой профиль на монетах, но это, пожалуй, слишком даже для сверхидиотических мечтаний. И это отвлекает от самой (наисладчайшей) темы встречи.
Итак — паперть. О чем только не передумает Женщина-Цунами, глядя на ослепительно прекрасную Елизавету! На дочь, от которой она так подло и вероломно отказалась. Она проклянет день, когда совершила это преступление, и ей ничего не останется, как кинуться в ноги брошенного ребенка. Первая попытка будет неудачной (Женщине-Цунами помешают телохранители и свита), по затем…
Затем наступит самый волнующий момент, ради которого вся эта вавилонская башня ерунды (с элементами клинического бреда) и затевалась.
Царственным (каким же еще!) жестом Елизавета отстранит телохранителей, приблизится к матери, поднимет ее, коленопреклоненную, с земли и прижмет к своему великодушному сердцу. Она простит мать и возьмет с собой в Монако, и они будут счастливы до конца дней своих.
Помимо паперти существует еще несколько детально разработанных вариантов первого свидания с Женщиной-Цунами, но этот нравится Елизавете больше всего. Прокрутив его в мозгу, она засыпает счастливой.
А просыпается несчастной, в своей маленькой комнатке, которая не могла бы претендовать даже на место для хранения швабр в монакском королевском дворце, не говоря уже о помещениях посолиднее. При свете дня фантазии Елизаветы скукоживаются и превращаются в пыль, лучше уж сосредоточиться на мантрах о зимнем парке аттракционов: я была там, именно там, и мне было хорошо.
Но и днем отказаться от мыслей о Женщине-Цунами не так-то просто. С Карлушей о ней не поговоришь и Елизавета выбирает в качестве наперсниц своих подруг — тем более что им давно не дает покоя мрачное Елизаветино расположение духа.
Рассказ о внезапно объявившейся матери производит на них неизгладимое впечатление. А когда выясняется, кто стоит за туманным словообразованием «Женщина-Цунами», Пирог и Шалимар и вовсе выпадают в осадок.
— Ты гонишь! — после двухминутного изумленного молчания произносит Пирог.
— Ни капли не гоню.
— Поклянись! — наседает Шалимар.
— Клянусь здоровьем папочки.
— Нашла, чем клясться! Твой папахен проспиртовался лет на двести вперед, он нас всех здесь пересидит! Клянись чем-нибудь другим.
— Ну хорошо… Чтоб меня раздуло до размеров Монтсеррат Кабалье, если я гоню…
— Положим, ты уже от нее недалеко, — Шалимару не чужды ни ехидство, ни художественные преувеличения. — Но считай, что мы тебе поверили.
— Не знаю, не знаю, — Пирог рассматривает Елизавету так пристально, как будто видит в первый раз. — Вы и не похожи нисколько. Я и то больше похожа! Она еще одну дочку в роддоме не оставляла? Я бы от такой термоядерной маман не отказалась, чес-слово!
— Я бы тоже не отказалась, — вздыхает Елизавета. — Это она от меня отказалась. Сначала, когда я была маленькой. И теперь вот та же история.
— Хочешь сказать, вы увиделись… И всё?
— Всё.
— То есть как это? Она не предложила тебе перебраться к ней, в Москву?
— Я даже не знаю, живет ли она в Москве…
— Да в Москве она, где же еще! Жирует на Рублевке. А еще у нее дом в Испании и кое-какая недвижимость на Майами.
Шалимару можно доверять на все сто процентов: она пристально следит за сезонной миграцией богемы и вообще держит руку на пульсе светской жизни. И все же Елизавета, уязвленная в самое сердце обилием зарубежных активов Женщины-Цунами, недоверчиво переспрашивает:
— На Майами? А откуда ты знаешь?
— Лайза-Лайза, сермяжная душа! Прессу нужно читать. И телевизор смотреть хоть изредка.
— Н-да… Жопа, — меланхолично изрекает Пирог.
— В каком смысле «жопа»?
— В самом прямом. При такой родительнице ты, Лизелотта, могла бы взлететь до небес. Ну и мы, твои самые родные и близкие подруги, взлетели бы вместе с тобой. Проводили бы время в Штатах, катались по Европе. Но, судя по раскладу, этого счастья нам в ближайшее время не светит?
— Вроде того. Не светит.
— А ты еще спрашиваешь про жопу!
— Жопа и есть. Жопее не бывает, — с ходу включается в обсуждение филейной проблемы Шалимар. — Но ты же не намерена оставлять все как есть?
— А что я могу изменить?..
Елизавета не настолько глупа, чтобы озвучить свои ночные фантазии: сделай она это — и Пирог с Шалимаром поднимут ее на смех, и это в лучшем случае. В худшем — сочтут ненормальной, покрутят пальцем у виска и вообще перестанут с ней водиться. Чего страшно не хотелось бы, ведь других подруг у Елизаветы Гейнзе нет.
— Я вот что решила: пусть все остается по-прежнему. Жили ведь мы без нее до сих пор. И теперь проживем.
— Еще чего! — хором заявляют Пирог и Шалимар, перспектива остаться без внезапно замаячившего на горизонте пропуска в высший свет приводит их в неистовство. — Нужно достать эту стерву! Выкачать бабло и голой в Африку пустить!
— Думаю, это невозможно.
Возможно, еще как возможно! Более того, в течение нескольких минут у Пирога и Шалимара рождаются два совершенно разных и довольно экстравагантных плана.
План Пирога включает генетическую экспертизу, призванную определить степень родства между Елизаветой и Женщиной-Цунами. По результатам экспертизы стряпается исковое заявление на взыскание алиментов с матери-кукушки-ехидны-отступницы и уже с ним Елизавета отправляется в суд и спокойненько выигрывает дело.
— Судиться с родной матерью? Нет-нет, я на это не способна.
— Не боись, до суда не дойдет, — успокаивает переполошившуюся Елизавету Пирог. — Такие твари, как твоя мамаша, суды не любят по определению. Предпочитают решать все по-тихому, не предавая огласке обстоятельства дела. Вот увидишь, отслюнявит тебе приличные отступные, на этом все и кончится. Пара-тройка миллионов баксов тебя устроит, Лизелотта? Меня — очень даже. А тебя, Шалимар?
— А по мне, так пусть долбанет! — глаза Шалимара горят сумрачным вдохновенным огнем. — Пусть шарахнет так, чтобы никому мало не показалось! Чтобы всех в клочья порвало. Это я люблю, это я называю НАСТОЯЩИЙ РОК-Н-РОЛЛ!!