Тай-пэн | Страница: 70

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Струан оставил Мэй-мэй в Макао, в доме, который подарил ей. Перед тем, как уехать, он и Мэй-мэй навестили Чен Шеня.

Дункан, их трехлетний сын, встречая родителей, опустился на колени для поклона, но Струан поднял малыша и сказал, чтобы тот никогда и ни перед кем не смел больше этого делать. Дункан пролепетал: «Да, Тай-Пэн», и крепко прижался к нему и к матери.

За крошкой Кейт ухаживали с той же любовью и заботой, что и за Дунканом, и Чен Шень хлопотал вокруг них, как старая курица. Принесли еду и чай, и тогда Чен Шень попросил позволения Струана пригласить Кай-сун, которая хотела поклониться Тай-Пэну.

Кай-сун минуло тридцать шесть. Она появилась в великолепном темно-красном с золотом платье с нефритовыми и серебряными заколками в черных волосах. Струану показалось, что семнадцати лет, прошедших со времени их последней встречи, словно не было. Ее лицо было белым и чистым, как алебастр, а глаза остались такими же бездонными, как и в дни юности.

Но по щекам катились слезы, и она прошептала что-то на кантонском наречии, а Мэй-мэй радостно перевела:

– Старшая сестра так опечалена, что твоя Тай-тай стала мертвая, Тай-Пэн. Старшая сестра говорит, всегда, когда ты хочешь, чтобы дети были здесь, они будут как ее дети. И она благодарит тебя за то, что ты так добр к ней и к ее сыну.

– Скажи ей, что она выглядит очень хорошо, и поблагодари ее.

Мэй-мэй перевела, потом немного поплакала вместе с Кай-сун, и они почувствовали себя счастливыми. Кай-сун низко поклонилась еще раз и ушла.

Чен Шень отвел Струана в сторону.

– Слышать твоя, может, холосый йосс есть, Тай-Пэн. – Все его необъятное лицо сложилось в одну большую улыбку.

– Может.

– Холосый йосс есть тоза – моя покупать люди стлоить Гонконг оц-цень дешевый! – Чен-Шень ухватился руками за огромный живот и громко захохотал. – Хейа, Тай-Пэн! Децтвенный рабыня есть. Твоя хотеть? Я твоя покупать, хейа? Дешевый-дешевый.

– Ай-йа, девственница! Лишние заботы зачем, свои заботы много есть и так!

Струан и Мэй-мэй забрали детей и вернулись к ней домой. Мэй-мэй проиграла ему в трик-трак больше, чем стоил этот ее дом, некогда подаренный ей Струаном. Она официально и с большой церемонией передала ему купчую и тут же протянула колоду карт.

– На квит, Тай-Пэн, в долги.

Он вытащил валета, и она завыла и стала рвать на себе волосы.

– О горе, горе, горе! Ах, я паршивая собака, старая ни на что не годная подстилка! Я зачем открывала свой грязный рот?

С мученическим видом она зажмурилась, вытащила карту, съежилась от страха и чуть-чуть приоткрыла глаза. Это была дама. Она вскрикнула от счастья и бросилась в его объятия.

Они с Мэй-мэй договррились, что Струан очень быстро вернется с Гонконга или пришлет за ней «Китайское Облако». Затем он отплыл к Дипуотер Бэю.

Дверь каюты открылась.

– Здравствуй, отец, – сказал Кулум.

– Привет, Дирк, – произнес вслед за ним Робб.

– Добро пожаловать. Добрались без приключений?

– Да, все нормально. – Робб тяжело опустился в кресло. Под глазами у него залегли черные тени.

– Ты выглядишь совсем обессилевшим, Робб.

– Так оно и есть. Я перепробовал все, что можно, все. – Он стащил с себя тяжелый плащ, от которого валил пар. – Никто не хочет открывать нам кредит. Мы погибли. О каких хороших новостях мог ты вообще писать, Дирк? – Он пошарил в кармане своей куртки и вытащил оттуда письмо. – Боюсь, из меня добрый вестник тоже не получится. Это пришло для тебя со вчерашней почтой. От отца.

Вся радость Струана, вся его гордость за то, чего он сумел достичь, улетучились в один миг. Винифред, подумал он, это должно быть о ней. Он взял письмо в руки. Печать была не сломана. Струан узнал мелкий паучий почерк своего отца.

– Какие новости из дома? – спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

– Это все, что нам пришло, Дирк. Я не получил вообще ничего. Извини. Ну, а ты-то как? Что случилось с твоим лицом? Ты обжегся? Мне очень жаль, что я ничем не сумел помочь.

Струан положил письмо на стол.

– Ты купил землю?

– Нет. Распродажу отложили – Робб старался не смотреть на письмо.

– Она состоится завтра, отец. Не хватило времени, чтобы обмерять все участки. Поэтому ее и перенесли. – Кулум неловко покачнулся, когда корабль накренился, увлекаемый вперед наполнившимися парусами. Он оперся о стол. – Хочешь, я сам вскрою письмо?

– Нет, спасибо. Вы видели Брока?

– «Белая Ведьма» прибыла с Вампоа два дня назад, – сказал Робб. – Сам я его не видел. Это правда, что у нас опять война?

– Да, – ответил Струан. – Флот по-прежнему на Гонконге?

– Да. Но когда Эликсен привез последние новости, он развернулся в боевое построение. К восточному и западному входам в пролив посланы корабли для патрулирования. Китайцы собираются напасть на Гонконг?

– Не будь смешным, Робби.

Робб посмотрел в окно на море за кормой клипера. В лице Дирка появилось что-то новое, подумал он. – Откуда здесь столько оружия, Дирк? Что-нибудь не так?

– Чем занимался Лонгстафф все это время, Кулум? – спросил Струан.

– Не знаю, – ответил юноша. – Я видел его лишь однажды, когда понадобилось его согласие, чтобы перенести распродажу.

– И я тоже с ним не встречался, Дирк. После той статьи про нас в газете мне вообще стало трудно с кем-либо встречаться. Особенно с Лонгстаффом.

– В самом деле? Что же случилось?

– Я увиделся с ним на следующий день. Он сказал: «Чес с-слово, это что, правда?», и когда я ответил ему: «Да», он взял понюшку табаку, пробормотал: «Жаль. Ну что же, я очень занят, Робб. Всего хорошего», и выпил еще один стакан портвейна.

– Ты ожидал чего-то другого?

– Не знаю, Дирк. Наверное, я ждал сочувствия. Или какой-нибудь помощи.

– Лонгстафф не уволил Кулума. Это говорит в его пользу.

– Он вызвал меня обратно только потому, что на тот момент у него под рукой не оказалось никого, кто мог бы этим заняться, – заметил Кулум. За последние две недели он начал прибавлять в весе, и его болезненная бледность уже не так бросалась в глаза. – По-моему, он испытывает удовольствие от того, что мы потерпели крах. То есть, – быстро добавил он, – я-то, конечно, не в счет. Я хочу сказать, что «Благородный Дом» потерпел крах.

– Если это не «мы», значит это какая-то другая компания, Кулум.

– Да, я знаю, отец. Я имел в виду, что... ну, по-моему, ты всегда был для Лонгстаффа особенным человеком. Он, как китаец, низко кланялся твоим знаниям и опыту, потому что ты был богат. Но если отбросить богатство, у тебя нет ни знатности, ни воспитания. А без этого ты не можешь быть для него равным. А если ты ему не ровня, значит и знания твои не имеют никакой ценности. Абсолютно никакой. Мне кажется, все это весьма печально.