– У меня нет родственников в Голландии.
– Наверное, мать просто забыла рассказать тебе о ней. Может быть, какой-нибудь адвокат из Амстердама смог бы известить тебя, что ты получила наследство. – Он закурил сигару. – Став богатой наследницей, ты смогла бы тратить деньги открыто. Разве нет?
– Но... но... – У нее перехватило дыхание. – А как же быть с Горацио?
– Тетя Вильгельмина могла бы оставить ему две тысячи гиней. Основной капитал – тебе. По-настоящему она любила только отпрысков женского пола. Твоя матушка была ее любимицей. Странно, что никто не говорил о ней ни тебе, ни Горацио. Бедная тетушка Вильгельмина. Она скончалась вчера.
Глаза у Мэри сделались огромными от возбуждения.
– Неужели это возможно, Тай-Пэн? Вы бы взялись за это?
– Письмо до Лондона идет три месяца. Месяц на то, чтобы все подготовить в Голландии. Три месяца на ответ. Через семь месяцев ты станешь наследницей. Но до того времени тебе лучше прилежно играть роль церковной мышки. И не забудь очень удивиться, когда все это произойдет.
– Да. Простите, я... все это так... о, не беспокойтесь. Не беспокойтесь. Если я сейчас немножко сойду с ума и разрыдаюсь или закричу... Я боготворю вас, Тай-Пэн.
Его улыбка погасла.
– Пожалуйста, прошу, не говори таких вещей!
– Я никогда не говорила этого раньше и. возможно, никогда не повторю этого впредь. Но для меня вы – Бог – Она повернулась и пошла в глубь острова одна.
Струан несколько мгновений смотрел ей вслед, потом направился к Гордону Чену. С каждым днем мальчик все больше становится похож на китайца, подумал он. В море баркас с Орловом и Мауссом был все еще далеко от «Китайскою Облака». Торопитесь, клянусь Богом!
Его перехватил Скиннер. Редактор выглядел озабоченным.
– Добрый день, мистер Струан.
– О, здравствуйте, мистер Скиннер.
– Сегодня великий день для Востока, не правда ли?
– Да. Извините, но мне нужно...
– Я задержу вас буквально на секунду, мистер Струан. Я пытался увидеться с вами вчера вечером. – Скиннер понизил голос. Он потел больше обычного, и пахло от него так же невыносимо, как и всегда. – Если память мне не изменяет, сегодня истекает срок векселям «Благородного Дома».
– Не изменяет? В самом деле?
– Они будут оплачены?
– У вас вдруг возникли какие-то сомнения на этот счет, мистер Скиннер?
– Ходят слухи. О серебре.
– Я их тоже слышал.
– Надеюсь, они подтвердятся. Я бы расстроился, если бы у «Ориентл Тайме» сменился владелец.
– Я бы тоже. Сегодня вечером у меня будет для вас нечто интересное. А сейчас, надеюсь, вы извините меня?
Скиннер увидел, как Струан подошел к Гордону Чену и пожалел, что не может слышать их разговора. Тут он заметил Брока и его семейство, беседующих с Нагреком Тумом. Это действительно великий день, радостно подумал он, грузно зашагав в их сторону. Кому же достанется круглый холм?
– Я был так огорчен, узнав о вашей утрате, сэр, – говорил между тем Гордон Чен. – Я пытался увиделся с вами, но не сумел исполнить свой долг. Я вознес молитву.
– Спасибо.
– Мать просила передать вам, что будет соблюдать положенные сто дней траура.
– Пожалуйста, скажи ей, что в этом нет нужды, – попросил Струан. зная, что Кай-сун все равно сделает по-своему. – А теперь, как идут твои дела со времени нашей последней встречи?
– Ничего особенного не произошло. Я старался помочь Чен Шеню отыскать кредит для компании, сэр. Но боюсь, наши старания не увенчались успехом. – Beтep взметнул ею косичку и стал играть ею.
– Найти кредит – очень трудное дело, – заметил Струан.
– Да, действительно. Мне очень жаль. – Гордон Чен подумал о невероятном количестве серебра в трюме «Китайского Облака», и его охватило чувство восхищения своим отцом. Сегодня утром до нею дошли слухи о серебре, и они совпадали с теми, которые еще раньше просочились в Тай Пинь Шан, слухи о том, что Тай-Пэн вывез слитки из Кантона под самым носом у ненавистных маньчжуров. Но Гордон ни словом не обмолвился о возрождении «Благородного Дома», поскольку это было бы невежливо.
– Возможно, пришло время открыть и тебе небольшой кредит. Может быть, мне удастся ею устроить. Скажем, один лак серебром.
Гордон Чен часто заморгал, открыв рот.
– Это огромный кредит, сэр.
– Ты возьмешь себе одну четвертую часть прибыли, я возьму три.
– Это было бы очень справедливо, сэр, – произнес Гордон, приходя в себя и быстро собираясь с мыслями. – Очень щедро. В такие тяжелые времена, как теперь, просто очень справедливо. Но если бы я должен был получать две трети, а вы одну, это помогло бы мне значительно увеличить вашу прибыль Очень значительно.
– Я и так ожидаю, что прибыль будет значительной. – Струан отбросил сигару и заговорил серьезно: – Мы станем партнерами. Прибыль будем делить поровну. Мы заключим с тобой джентльменское соглашение. Для всех оно должно оставаться тайной. Ты будешь вести книги и отчитываться предо мной ежемесячно. Согласен?
– Согласен. Поистине, вы слишком щедры ко мне, сэр. Благодарю вас.
– Приезжай сегодня вечером, я передам тебе необходимые бумаги. Я буду на «Китайском Облаке».
Гордон Чен был так счастлив, что ему хотелось прыгать и кричать от радости. Он не знал, чем объяснить такую невероятную щедрость отца. Но был уверен, что свой лак он теперь обязательно получит, и эти деньги умножатся во сто, в тысячу крат. Если йосс поможет, добавил он быстро. Тут он вспомнил о Хун Мун Тонге и задумался, не вступит ли верность тонгу в противоречие с преданностью отцу. И ее ни это случится, какое из чувств возобладает. – Я не могу найти слов, чтобы выразить вам свою благодарность, сэр. Может ли это соглашение вступить в силу теперь же?
– Да. Полагаю, ты захочешь принять участие в аукционе.
– Я уже думал... – начал было Гордон Чен и вдруг замолчал.
К ним с решительным выражением лица приближался Кулум.
– Привет, Кулум, – сказал Струан.
– Здравствуй, отец.
– Познакомься, это Гордон Чен. Мой сын Кулум, – представил их друг другу Струан, чувствуя на себе изумленные взгляды притихшей толпы на пляже.
Гордон Чен поклонился:
– Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр.
– Гордон – твой сводный брат, Кулум, – произнес Струан,
– Я знаю. – Кулум протянул руку. – Рад нашему знакомству.
Оглушенный словами Струана, Гордон слабо пожал протянутую руку. – Спасибо. Спасибо вам большое.
– Сколько вам лет, Гордон? – спросил Кулум.
– Двадцать, сэр.