— Бог да благословит тебя, Питер, — прошептал он. — Это поможет. Благослови тебя Бог, парень. — Он провалился в сон, лицо его горело, тоска мучила, мозг метался в кошмарах. Он видел, как его жена и сын плавают в морских глубинах, поедаемые рыбами и кричащие из глубины. Он увидел и себя, там, в глубине, разрываемого на части акулами, но руки его были недостаточно сильными, а голос недостаточно громким. Акулы отрывали огромные куски его плоти, и всегда оставалась плоть, которую можно было оторвать. А у акул были голоса и их смех был смехом демонов, но рядом караулили ангелы, которые кричали ему: торопись, торопись. Мак, торопись, или будет слишком поздно. Потом акулы пропали, остались желтые люди со штыками и золотыми зубами, острыми как иголки, окружающие его и его семью на дне моря. Их штыки были гигантскими, острыми. «Не их, меня, — пронзительно закричал он. — Меня, убейте меня!» И он смотрел, бессильный, как они убивали его жену и убивали сына, а потом повернулись к нему, а ангелы смотрели и хором шептали: торопись. Мак, торопись. Беги. Беги. Беги прочь, и ты будешь спасен. И он бежал, сам того не желая, бежал прочь от своего сына и от своей жены и от моря, залитого их кровью, спасался бегством сквозь кровь и задыхался. Но он все бежал и бежал, а они преследовали его, акулы с раскосыми глазами и золотыми острыми зубами, вооруженные штыками и винтовками, терзающие его плоть, пока его не загнали. Он боролся и умолял, но они не останавливались. Он был окружен. И Иошима всадил штык глубоко ему в живот. И боль была нестерпимой. Сильнее смертной муки. Иошима выдернул штык; и он почувствовал, как кровь хлещет из него, из рваной дыры, из всех отверстий его тела, из каждой его поры, пока в теле осталась только душа. И тогда наконец его душа вырвалась наружу и смешалась с кровью моря. Огромное, беспредельное облегчение наполнило его, оно было бесконечным, и он был рад, что умер.
Мак открыл глаза. Его простыни были мокрыми от пота. Лихорадка прошла. Он понял, что еще раз выжил.
Питер Марлоу по-прежнему сидел рядом с кроватью. За его единой была ночь.
— Привет, паренек. — Он сказал это едва слышно, и Питеру Марлоу пришлось наклониться, чтобы услышать их.
— Вы в порядке, Мак?
— Все хорошо, приятель. Чтобы чувствовать себя так хорошо, почти наверняка стоит заиметь лихорадку. Я посплю. Принеси, мне чего-нибудь поесть завтра.
Мак закрыл глаза и заснул. Питер Марлоу стянул с него простыню и обтер его.
— Где мне взять сухую простыню, Стивен? — спросил он, увидев санитара, спешно проходящего через палату.
— Не знаю, сэр, — сказал Стивен. Он много раз видел этого молодого человека. И он ему нравился. Может быть… но нет, Ллойд будет страшно ревновать. В другой раз. Впереди много времени. — Наверно, я могу помочь вам, сэр.
Стивен подошел к четвертой кровати и снял с мужчины простыню, потом ловко выдернул из-под него нижнюю простыню и вернулся.
— Вот, — сказал он. — Возьмите эти.
— А как тот парень?
— А, — ответил с нежной улыбкой Стивен. — Ему они больше не понадобятся. Он в ведении похоронной команды. Бедолага.
— О! — Питер Марлоу взглянул на покойника, но лицо его было незнакомо. — Благодарю, — сказал он и начал перестилать кровать.
— Подождите, — сказал Стивен. — Позвольте мне. У меня получится горазда лучше. — Он был горд, что умел застилать кровать, не потревожив больного. — Не беспокойтесь о вашем друге, — с улыбкой проговорил он. — Я пригляжу за тем, чтобы с ним было все в порядке. — Он заботливо, как ребенка, укрыл Мака. — Вот так. — Затем быстро погладил Мака по голове, вынул платок и вытер остатки пота со лба Мака. — Он поправится через пару дней. Если у вас есть какая-то еда… — он запнулся, посмотрел на Питера Марлоу, и в глазах его начали собираться слезы. — Как глупо с моей стороны. Но не волнуйтесь, Стивен что-нибудь сделает для него. Сейчас не беспокойтесь. Сегодня вы ничего больше не можете сделать. Идите и как следует выспитесь. Идите, здесь есть на кого положиться.
Не говоря ни слова, Питер Марлоу позволил вывести себя наружу. Стивен с улыбкой пожелал ему доброй ночи и вернулся назад.
Питер Марлоу видел из темноты, как Стивен разглаживает лоб, искаженный лихорадкой, держит дрожащую руку, отгоняет прочь ночные кошмары, успокаивает ночные вскрики, поправляет одеяла, помогает больному попить, приподнимает когда кого-то рвет и делает это все спокойно, деликатно и ласково. Когда Стивен подошел к койке номер четыре, он остановился и поглядел на труп. Затем распрямил конечности, сложил руки на груди, снял свой халат и накрыл им тело, прикосновение было как благословение. Изящное гладкое тело Стивена и его стройные гладкие ноги светились в полутьме.
— Бедняга, — прошептал он, глядя на покойника. — Бедняга. Ах, вы мои бедняги, — и зарыдал за всех них.
Питер Марлоу ушел в ночь, полный жалости, стыдясь того, что Стивен когда-то вызывал у него отвращение.
Направляясь к хижине американцев, Питер Марлоу был полон дурных предчувствий. Он жалел, что с такой готовностью согласился переводить для Кинга. В то же время его огорчало, что такая пустяковая просьба друга вызвала в нем протест. «Хороший же ты друг, — повторял он, — ведь он столько сделал для тебя».
Им овладела внезапная слабость. «Почти как перед вылетом на задание, — подумал он. — Нет, совсем не так. Это напоминает то, что ты чувствовал, когда тебя вызывали к директору школы. Полет был связан с опасностью, но в то же время доставлял удовольствие. Как поход в деревню. Это заставляет твое сердце трепетать. Решиться на это просто ради удовольствия или, по правде говоря, в надежде найти там еду или женщину».
Он тысячный раз спрашивал себя, зачем Кинг идет в деревню и какие у него там дела. Но спрашивать было невежливо, и он знал, что ему нужно немного терпения, и он все выяснит.
Была еще одна причина, по которой ему нравился Кинг. Он не навязывался со своими услугами и не очень распространялся о своих планах. «Это по-английски», — довольно сказал себе Питер Марлоу. Просто выговорись немного, когда у тебя есть желание. Кто ты и что ты — это твое личное дело — до тех пор, пока не решил поделиться с другом. А друг никогда не задает вопросов. Или все выкладывается по доброй воле, или вообще ничего не говорится.
Вот так, как с походом в деревню. «Бог мой, — подумал Питер Марлоу, — это говорит о том, как он доверяет мне. Вот так прийти и спросить, не хочешь ли пойти со мной, когда я соберусь туда в следующий раз».
Питер Марлоу понимал — это безумство. Идти в деревню. Но, возможно, и не такое уж безумство. Сейчас для этого был повод. Важный повод. Надо попытаться найти деталь для приемника или достать другой приемник. Вот так. Это делает риск оправданным.
Но в то же время он знал, что пошел бы просто потому, что его попросили пойти. Но там могла быть еще еда и женщина.
Он увидел Кинга, скрытого глубокой тенью около хижины и разговаривающего с другой тенью. Их головы соприкасались, а голоса звучали невнятно. Они так были увлечены, что Питер Марлоу решил пройти мимо Кинга и начал подниматься по ступенькам в хижину американцев, на минуту загородив собой луч света.