* * *
До почтамта мы так скоро не добрались. Пришлось сделать остановку в сквере напротив него.
Александру Александровичу, видите ли, стало немного нехорошо от пережитых волнений. Он возжелал посидеть на скамеечке и выкурить сигарету, дабы успокоиться.
Мы сели на скамеечку. Я дала ему сигарету.
Кошкин прикурил, и я заметила, как дрожат его пальцы. Что-то он сразу после покушения так не волновался. Может быть, его так расстроила потеря машины?
Я закурила сама. С нашей скамеечки было хорошо видно, как к дымящимся обломкам кошкинского «Ситроена» подъехала сначала машина пожарной службы, потом — милицейский «газик».
Люди в форме вышли из своих машин и столпились вокруг места взрыва. Что-то говорили, оживленно жестикулируя.
Несколько милиционеров поднялись на крыльцо к двери Дома творчества юных. Через несколько минут им открыл охранник Лешка.
— Что вы ему сказали? — спросила я у Кошкина, не переставая наблюдать.
— А-а? — отвлекся от своей сигареты Александр Александрович. Он совсем не смотрел туда. Думал о чем-то своем.
— Милиция, говорю, племянника вашего допрашивает.
— Да я его на этот счет уже проконсультировал, — отреагировал Кошкин, — «ничего не знаю, ничего не видел». Свидетелей-то не было, когда мы входили туда.
— Хорошо, — одобрила я.
Кошкин снова погрузился в тяжкие раздумья.
— Александр Александрович, — спросила я, — что вы знаете об этих ребятах — Длинном и Алкаше?
— Длинном и Алкаше? — переспросил Александр Александрович, неохотно отрываясь от своих размышлений. — Да так, в общем-то, совсем немного. Они же ведь дружки Никошкина. Я с ними никогда тесно не общался. Подозрительными они мне казались.
— А те парни, которых я на даче.., нейтрализовала? Это кто?
— Эти-то? — Кошкин презрительно поморщился. — Эти так, из местной шпаны. Мелкие сошки, как говорится. У нас ведь в провинции как — каждая шестерка мнит себя крутым бандитом. Вот и те — киллеры…
Я усмехнулась. Теперь-то, Александр Александрович, можно и попрезирать этих ребят. А вчера небось вы бы так отзываться о них не стали. Чуть в штаны не наделали.
— А что вы вспомните о нашей сладкой парочке, Длинном и Алкаше? — вернулась я к начальной теме нашего разговора.
— Ну, Антоха Длинный, он, насколько я знаю, из здешних, — начал Кошкин, — вроде бы с головой парень, не чета местным браткам, у которых что тут, — он постучал костяшками пальцев сначала себе по затылку, потом по спинке скамейке, — что тут. Сначала одиночкой бегал. Потом вот к Никошкину прибился. Никогда я этой дружбы не понимал, — мой клиент немного помолчал и добавил:
— Сейчас, конечно, понял.
— А что насчет Алкаша? — поинтересовалась я. — Он тоже здешний?
— Н-нет, — не совсем уверенно ответил Кошкин, — по-моему, нет. Я слышал, что он долгое время жил в Москве. То ли работал, то ли учился…
Так-так, это уже интересно.
— А вообще-то Алкаш в нашем городе считается одним из самых крутых, — продолжал Кошкин.
— Если он такой крутой, почему тогда выполняет такую подсобную работу? — задала я резонный вопрос. — У теневого коммерсанта на побегушках.
— А-а! — хрипло засмеялся Александр Александрович. — Хитрый он, потому и не высовывается. Я так думаю. Бабок ему и так хватает, за рисковые дела они с Никошкиным не берутся. Идут только на верняк.
— Поня-ятно, — протянула я, хотя мне далеко не все было понятно.
Кошкин сделал последнюю затяжку и, растоптав окурок ногой, решительно поднялся. Ого, кажется, свою минутную слабость он преодолел. Холоден, так сказать, и готов к действиям.
— Ну что? — посмотрел он на меня. — Попробуем на почтамте?
— Попробуем, — пожала я плечами.
Давно пора, нечего рассиживаться на скамеечках, нервы свои расшатавшиеся успокаивать. Полдня уже прошло, а мы так ничего и не раскопали.
Никакого, как говорится, ощутимого результата.
Если, конечно, не считать за ощутимый результат несколько синяков и взорванный автомобиль.
Дверь в здание районного почтового отделения была заперта. На дверной ручке болталась захватанная руками табличка «Учет», оставшаяся, наверное, еще с советских времен.
Вот черт! Ну просто какое-то тотальное невезение. Чего им там учитывать-то? Марки с конвертами?
Кошкин что-то раздраженно проворчал и довольно громко постучал кулаком по стеклу в двери. Минуты через две в окошечке показалось испуганное девчоночье личико, сплошь покрытое угревой сыпью. Две тоненькие косички напоминали опущенные рога троллейбуса. Наверное, школу только закончила. Самостоятельную жизнь начинает. Хотя какая там самостоятельная жизнь с такой-то физиономией?
— Не ..ботаем, ..визия, — донеслось до нас через толстое запыленное стекло.
Прыщавая мордашка исчезла.
— Ревизия, — догадался Александр Александрович, — сейчас я вам покажу ревизию. Я вам такую ревизию наведу, что…
Я с удивлением посмотрела на внезапно раздухарившегося клиента. Чего это он? Сказывается нервное потрясение последних дней?
Кошкин снова забарабанил по стеклу. На этот раз появившаяся в окошке девчоночка испуганной не выглядела: сзади нее маячил охранник — здоровенный такой лоб.
— Что вам? — с раздражением, которое я почувствовала даже сквозь толстое стекло, спросила она.
Александр Александрович вытащил из внутреннего кармана пиджака какую-то красную корочку и, едва развернув, мельком показал.
Охранник тут же исчез. У девчонки снова вытянулось прыщавое лицо. Прокричав нам, что сейчас сбегает за ключом, она исчезла.
Класс! А от Кошкина пользы гораздо больше, чем от Кисы Воробьянинова.
— Что вы ей такое показали? — спросила я.
— Да так, — самодовольно усмехаясь, произнес мой клиент, — ксиву эмвэдэшную.
— Фальшивую, что ли?
— Зачем это? — почти обиделся Кошкин. — Настоящая. Я совсем недавно устроился работать в пресс-службу МВД. Добрые люди посоветовали.
Исключительно ради этого удостоверения…
— Постойте, постойте, — перебила я, — это что же — вы еще и журналист? Ко всем вашим достоинствам?
— Ну.., не совсем, — замялся Кошкин, — в пресс-службе у меня корешок старый работает.
Так что я там формально, так сказать, числюсь. В хорошие времена деньжат им подкидывал. Вроде спонсора, — добавил он.
В окошечке снова мелькнула угреватая девочка.