— Она без сознания, — произнес кто-то.
Еще кто-то вытянул из кармана мобильник и стал вызывать врача.
А Гонопольская, схватив меня за руку, вдруг пронзила всех отчаянным криком:
— Женя! Не отпускай меня! Не покидай меня! У меня больше нет сил!!
Но даже если бы я и хотела вырваться из ее рук, не смогла бы это сделать — так крепко она меня держала.
— Спокойно! Спо-кой-но! — раздельно произнесла я. — Истерика и паника — это то, на что рассчитывает преступник! Мы должны выяснить, что случилось, и немедленно!
— Пусть охрана выясняет!
Нет уж, спасибо. К охране этого учреждения я лично не испытывала доверия. Давно ли я сдала им на руки отставную секретаршу со строгим указанием не впускать ее больше в банк — и получаса не прошло, как Муза Платоновна с бог весть откуда взявшейся куклой снова бегает по коридорам! Более того, она поднимает шум, кричит о новом убийстве — и что, кто-нибудь из охранников прибежал на крик?
— Марина, возьми себя в руки! Тебе придется пойти со мной. Другого выхода нет. Ты, конечно, вольна отправиться домой и лечь там в теплую ванну, но тогда я не поручусь, что…
Гонопольская перебила:
— Нет! Нет! Прости, у меня просто нервы сдали. Женя, я никуда от тебя не отойду. И истерики не устрою, обещаю.
Слезы она вытерла рукавом, совсем по-детски. Но когда через секунду-другую подняла на меня глаза, то в них уже не было и следа детской беззащитности.
Носком туфельки Гонопольская брезгливо отшвырнула от себя лежавшую у ее ног куклу.
Убили, как выяснилось, отставного вице-президента банка господина Попова. Впрочем, это и так было ясно, ведь Муза выразилась совершенно определенно: «Вот и главного конкурента у тебя не стало, — сказала она Марине, — правь — не хочу…» Но в момент смерти Попова я сидела около Гонопольской и слушала ее историю. Значит, Марина никак не могла быть убийцей.
А господин Попов…
…Сейчас он находился за рабочим столом, в кресле, чуть развернутом к окну, и лысая голова его свешивалась на плечо. Глаза закатились, из уголка губ на воротник расстегнутой рубашки стекала желтоватая пена. Я наклонилась, повела носом — так и есть, в ноздри ударил резкий запах жженого миндаля. Цианид!
Под ногами что-то звякнуло и откатилось в сторону, я наклонилась посмотреть — обыкновенная рюмка. Прозрачная, с золотым ободком. Обернув руку салфеткой, я извлекла рюмку и поставила на стол, рядом с плоской фляжечкой с завинчивающей крышкой и блюдцем с тонко порезанным лимоном. Следствию понадобится всего несколько часов для того, чтобы установить, где именно находился яд — в бутылке или в рюмке. Но в любом случае на убийство это пока не было похоже: господин Попов выпивал один.
— Один, один, — трясла головой его референт — красивая девушка с сильно накрашенными ресницами. — Он как с собрания пришел, так и заперся, приказал никого к себе не впускать, еще приказал лимон порезать… Шеф всегда коньяк с лимоном предпочитал, у меня в холодильнике поэтому запас… Я лимон нарезала и принесла, а Егор Андреевич уже из кейса фляжку достал и крышку отвинчивал… Иди, говорит, Лариса, я один посижу… Я так подумала — отдохнуть ему надо…
— А Муза Платоновна что же? Как она к нему попала?
— Так это минут через десять примерно… Звонит охрана: у нас, говорят, здесь мадам Френкель находится. Она вроде бы как не в себе, но твердит, что хочет сказать что-то очень важное… и только при личной встрече, самому Егору Андреевичу. Очень-очень, говорит, важное дело!
— И вы доложили об этом шефу?
— Нет, я… Шеф очень не любил, когда его тревожили, если он давал указание не беспокоить… И я подумала — у него такой день! Заседание это, разговоры, крупная неудача, потрясение, — секретарь наморщила лобик и покосилась на Марину. — А с другой стороны — вдруг и в самом деле какие важные сведения ему Муза сообщить хочет? Если это так, опять же я буду виновата, если что! В общем, я сказала охране: пропустите. Пусть посидит, думаю, в приемной, если что — позвоню шефу и спрошу. Но она, Муза-то, и ждать не стала. Вошла в приемную и не задерживаясь… Прямо к нему… И вдруг оттуда крик! Я кинулась следом и… и увидела…
— Увидела, что шеф уже никогда не будет слушать Музу. Понятно… А что же она?
— Она сначала засмеялась, затем побледнела… Затем из кейса, — он возле стола стоял, открытый, — вынула какую-то куклу…
— Стоп! Куклу с голубыми волосами? Обыкновенную детскую игрушку?
— Да!
— Вы ее тоже сразу заметили, эту куклу?
— Ну, я не на кейс смотрела, а на шефа… И все равно заметила, конечно, что из кейса торчит как будто что-то такое необычное… Но мне было не до этого. А Муза, она сразу выхватила «это» и куда-то побежала… потом, я слышала, закричала…
— Вы позвонили охране, милиции, «Скорой»?
— Да, сразу же.
— Хорошо.
Я обернулась к Марине, которая тихо сидела в кресле для посетителей и не сводила глаз с мертвого партнера по бизнесу. Гонопольская держалась очень хорошо, только была какой-то заторможенной. Пару раз поднесла руку к голове, поправляя прическу, но сделала это механически, как автомат.
Я сказала:
— Мы уходим. Причем немедленно. Нам дорого время. Потому что с минуты на минуту сюда снова нагрянет милиция, и тогда нас задержат на целый день, а может быть, и арестуют. Три убийства за одни сутки — твой любовник Стас, твоя домработница Шура и твой партнер Гога — это все-таки слишком много даже для очень красивой женщины.
Марина кивнула и сразу поднялась с места. Она молчала, только ледяная ладошка снова, как вчера, вползла в мою руку. Я не стала ее отбрасывать: девушке нужна поддержка, и хотя эту поддержку я могу выразить только пожатием, но и пожатие в данном случае все же больше, чем ничего.
Я отвезла Гонопольскую домой.
Ну то есть не домой, конечно, а в место нашей временной дислокации — на конспиративную квартиру. Марина хранила молчание всю дорогу, не нарушила его и дома. Сразу из прихожей прошла в ванную и заперлась там, и из-за двери скоро послышался шум воды и запахло хвойной пеной.
И в общем, это хорошо, что она ушла и не приставала ко мне с разговорами. Мне было что обдумать.
Каким-то непостижимым образом в этой истории сплелись имена трех давних студенческих друзей: Максима Гонопольского, Иосифа Френкеля и Гоги Попова. Несколько лет кряду им было нечего делить: друзья жили в одной комнате студенческой общаги, не особенно разбирая, где свое, где чужое. Они были молоды и сильны, жизнь казалась им удивительной и прекрасной.
Но прошло несколько лет, и все изменилось. У Макса с Гогой появился общий бизнес со всеми вытекающими отсюда взаимными претензиями и подозрениями, сгубившими былую дружбу. Бывшие товарищи стали открытыми врагами, собирали один на другого компромат и желали извести друг друга.