Поселок стоял на высоком берегу одного из озер, и издали было видно, как солнце полощет свои лучи в его серебристых водах. И сам дом господина Попова, окна которого выходили на водную гладь, своими очертаниями напоминал бригантину, паруса которой надувает щедрый норд-вест.
Всей этой красотой я, правда, любовалась с пригорка. Потому что мало было сказать, что поселок охранялся — его окружал целый взвод молодцеватых парней, одетых в камуфлированную форму, и не меньшее количество овчарок. С места, где я стояла, было прекрасно видно, как охранники с собаками обходят поселок по периметру, и проникнуть в него посторонним нечего было и думать.
Я могла, конечно, прикрыться похоронным венком — дескать, вот, просили передать… Но, скорее всего, мне предложили бы оставить корзину у входа, а самой отправиться в обратный путь. А мне необходимо было попасть внутрь.
Нет, так дело не пойдет.
Придется пойти на хитрость.
Я дала задний ход и медленно проехала метров двести. Опустив боковое стекло, вглядывалась в заросли ивняка и камышей, что необработанной широкой полосой стелились по эту, «неэлитную» сторону озера. Местные жители — может, произвольно, а может, из чувства протеста, чтобы насолить буржуям, — устроили на этом берегу озера настоящую свалку. Здесь валялись проржавленные чайники, полусгнившие веники для бани, одноразовая посуда, осколки стекла, битые кирпичи и прочий хлам. Да-а, добра немало, но того, что мне было нужно, не попадалось…
Хотя стоп! Наконец-то я наткнулась на то, что искала! А именно — под осенней трухой мирно и, судя по всему, не первый год лежала старая, насквозь проржавевшая во многих местах двадцативедерная бочка, в каких садоводы держат дождевую воду.
Это было как раз то, что нужно!
Выскочив из машины, я открыла багажник и поволокла оттуда длинный металлический трос. На ходу я сделала петлю, которую и набросила на бочку, а другой конец троса прицепила к машине.
Все, можно ехать!
Мне навстречу из сторожевой будки тут же выбежал охранник.
— Отодвиньтесь в сторону, ребята, не ровен час, зашибем! — крикнула я ему и выскочившей следом за ним парочке таких же добрых молодцев. «Фольксваген» подъехал к самым воротам.
— Мадам! Чего вы делаете? — фистулой закричал охранник. — Сюда нельзя! Нельзя сюда с бочками!!!
— Как это нельзя? — огорчилась я. И широко-широко раскрыла глаза, в которых (отрепетировано перед зеркалом) дрожала трепетная доверчивость и жалоба на несправедливость этого жестокого мира. — Почему-у? Мне надо проехать!
— С бочками — нельзя!!!
— Но мне надо!
— Нельзя!
— Но почему, почему я не могу провезти с собой мою личную бочку? Она же пустая! Безобидная!
— Нельзя!!!
— Поймите, это моя собственность! Я всегда и всюду езжу именно с бочкой!
— Мадам, это бесполезно, поверьте! Я ни за что не разрешу провезти это на территорию!
— Вы… Вы жестокий человек! — с детской обидой воскликнула я и жестом большой капризули вынула из-за рукава носовой платок, одновременно незаметно отодвинув в сторону кобуру, прикрепленную под курткой. — Это бесчеловечно, — продолжала я всхлипывать, поочередно прикасаясь краем платочка к уголкам глаз. — Боже, как это ужасно — подозревать меня бог знает в чем…
Я вновь подняла на охранника глаза. По моей щеке очень живописно скатилась первая слезинка.
— Любезный друг, вы должны меня понять! Я могла бы быть вашей невестой… Неужели у вас нет невесты?
— Мадам! Поверьте, у меня есть не только невеста, но даже жена… Но и ее я бы не пустил на территорию поселка со ржавой бочкой на буксире!
— Ну хорошо, — всхлипнула я. — А без бочки?
— Ну… Без бочки я бы свою жену пропустил, — признался охранник.
Я на секунду задумалась, а потом грустно махнула рукой, словно смиряясь с суровой неизбежностью:
— Что ж… Если вы такой жестокий человек… Будь по-вашему. Отвязывай!
Обрадованный сторож бросился исполнять приказание. Как только мой груз, громыхая, откатился в сторону — ворота распахнулись.
Прием, который я применила, называется «концентрация внимания клиента на ограниченном количестве объектов». Этот трюк часто используют воры, карточные шулеры, спекулянты и агенты вражеских держав…
* * *
На подходе к дому господина Попова было тихо-тихо. Это казалось странным. Ни венков, ни визитеров с соболезнованиями — уж соседи-то по поселку хотя бы могли прийти поддержать бедную вдову или кого там еще — ведь не один же он жил в этом роскошном доме!
Оставив машину возле особняка, я медленно прошла по каменным плитам, которыми был вымощен двор, к крыльцу. Ну, совсем, совсем странно… Никакого движения, хотя в нескольких окнах, я заметила, горел свет. В то же время за стеклами не мелькнул ни один силуэт. А дверь распахнулась сразу, как только я взялась за ручку…
По холлу и по лестнице вверх вели ступени, покрытые несколько старомодными ковровыми дорожками. Я помедлила, прежде чем ступить на них: на красном ворсе отчетливо виднелись еще свежие следы. Влажная земля, занесенная на ковры чьей-то обувью примерно сорок третьего размера, еще не успела высохнуть и лежала комками. Из-под лестницы на миг выглянула кошка, сверкнула на меня янтарными глазищами и метнулась вверх по ступеням.
Я потянула из кобуры пистолет. И почти сразу услышала протяжный звук, очень слабый, больше похожий на скрип форточки. Форточка то была или человек, но скрипели где-то вверху, может быть, даже не на втором, а на третьем этаже.
С пистолетом в руке, благоразумно сняв его с предохранителя, я кралась по этажам. После грязных следов на ковре, которые вряд ли мог оставить кто-нибудь из домашних, я ожидала увидеть в особняке разгром и разруху, наподобие той, что неизвестный устроил в квартире Гонопольских. Но ничего этого не было, и все вещи, насколько я могла судить, оказались на своих местах.
Вот только стон становился все слышней, и вот, остановившись на третьем этаже и приоткрыв носком ботинка дверь, которая, по идее, должна была вести в комнаты, я оказалась… в театральной гримерной! По крайней мере, именно так должна она выглядеть по моим представлениям.
Комната была заставлена манекенами, тут и там висели плечики с женской одеждой — от легких пеньюаров до тяжелых вечерних платьев, по бокам штабелями стояли разнокалиберные туфли, босоножки, сапоги, шлепанцы… Повсюду висели парики, шляпы, вуали. Большой туалетный столик с огромным зеркалом был еле виден под грудой косметики и разного рода гримировальными принадлежностями.
Откуда-то с потолка свешивались гроздья женского белья: лифчики, трусики.
В комнате парил удушающий запах — смесь парфюмерии и косметики.
Но главное — стон доносился именно из этой комнаты. Теперь даже можно было определить, откуда именно — скрипящее (или сипящее?) поскуливание слышалось из-под груды тряпья, сваленной на низкой тахте, вплотную придвинутой к стене.