Book.

— Джинн! Выходи! Поговорить надо!

Не откликается. Видно, обленился совсем, спрятался в уголок, притаился, чтобы не выполнять желания.

Друзья отвинчивают крышку — нет джинна! Зато есть масло. Ведь лампа-то масляная. Друзья пробуют. Это невкусно. Но раз его назначение неизвестно, масло тоже становится бесценным сокровищем, вместе с бесполезной блестящей лампой без джинна.

— Если джинна нет, а лампа есть, то от нее все равно какая-то польза, — чешет макушку Механюк. — Лампа — значит, должна светить! Давай ее Канючке запихаем в шатер вместо солнца?

Трезор Кладовкин с радостью соглашается: теперь Канючку будет греть не солнце Механюка, а его лампа! Значит, Канючка будет радоваться и хлопать в ладоши ему, Трезору Кладовкину.

Друзья приподнимают край абажура и быстренько задвигают лампу внутрь: СЮРПРИЗ!!!

— Ой! — испуганно кричит Канючка. — Что за грязная холодная железяка?! Я боюсь!!!

Друзья ошеломлены таким провалом.

— Эх, лампа же должна гореть! Как я сразу не сообразил?! — осеняет Механюка.

Друзья врываются под абажур и начинают обшаривать лампу: где же выключатель? Нет выключателя!

— Эта лампа должна гореть от огня! — опять осеняет Механюка.

— Но у нас нет огня, — шепчет ему на ухо Трезор Кладовкин — тихо, чтобы не обидеть.

— Огонь добывается трением! — выпаливает образованный Механюк.

— Мы ее сколько терли? Ни джинна, ни огня, — опять печально шепчет на ухо другу Кладовкин.

— Тогда мы добудем его из твоих сокровищ! Тащи очки!

Кладовкин надувается: «Как, опять мое тратить?! Сколько я уже сокровищ израсходовал, а вам все мало! Не дам!»

— Трезор! Механюк! Почему железка никак не превратится в солнце? — возмущается Канючка, потерявшая терпение. Кроме того, ей страшно не нравится, что они шепчутся. Канючке кажется, что они обсуждают, какая она трусиха. От этой мысли ей становится грустно и обидно, губы у нее начинают опасно дрожать, носик — краснеть, глазки — нехорошо блестеть…

— Сейчас, сейчас, дорогая Канючечка! Одну секундочку, Кладовкин все уладит, — говорит смекалистый Механюк и кивает Кладовкину.

Кладовкин моментально исчез и тут же появился. В руках у него были круглые очки в костяной оправе, а в глазах — укоризна. Очки он показал Канючке (она пожала плечами: зачем, мол, эти здоровые кругляшки?), а глаза показал Механюку.

— Вот! Только быстро пользуйся, мне эти кругляшки надо обратно унести. По ним другие сокровища скучать будут.

— Нет. Этого мало, — задумчиво покачал головой Механюк.

— Что?! Да это самое большое сокровище!

— Бумага нужна! — И Механюк выжидательно посмотрел на запасливого Кладовкина.

— Не дам! — отрезал Кладовкин.

— Хочу солнце! — заканючила Канючка.

— Сейчас-сейчас, только не плачь! А то Кладовкин твоих слез не выносит, — опять запел свою песенку Механюк.

Кладовкин убежал с лицом, искаженным страданием, а вернулся с малю-у-усеньким клочком из священной книги, написанной рукой папы, когда тот еще не повзрослел безнадежно.

— Только руками осторожней, я это заберу и на место приклею, — предупредил Трезор Механюка.

Механюк только хмыкнул. Он повертел очки, поймал в них луч и направил этот луч на клочок священной рукописи. Кладовкин затаился и внимательно следил, чтобы Механюк не испортил драгоценную бумажку и драгоценные очки.

Канючка тоже затихла и внимательно наблюдала за очками, бумажкой, Механюком и Кладовкиным. И вдруг на краешке бумажки заплясал маленький огонек. Бумажка уменьшалась на глазах. Кладовкин аж застонал от горя. Зато огонек рос. Канючка аж захлопала в ладоши от восторга. А Механюк победно схватил бумажку с пляшущим огоньком, подскочил к лампе и бросил бумажку в масло. Лампа засияла! Она была оранжевой, как апельсин! И еще она была теплой! Гораздо теплее апельсина Механюка. Кладовкину было чем гордиться, и он гордился изо всех сил!

Тепло от лампы заполнило абажур с Канючкой, Меха- нюком, Кладовкиным и конем-качалкой. Тепла было так много, что оно не умещалось под абажуром и даже поднимало абажур, то там, то сям отрывало его от столешницы.

Снаружи наступал вечер, а внутри было светло и весело. Можно было не разбегаться по своим домам, не прятаться от ночи за закрытыми дверками, а прямо здесь сидеть и ждать, когда Топ Дорожкин откроет для них новый мир, в котором вообще никогда не бывает темно, холодно и страшно!

Стоп! А где же он?! Где бесстрашный открыватель новых горизонтов Топ Дорожкин?..

* * *

Топ Дорожкин, естественно, в это время открывал новые горизонты. Только уже не бесстрашно. Стемнело, но он двигался и двигался вперед, потому что понимал: до милого дома, до буфета, до столешницы уже так далеко, что быстрее, наверное, добраться до нового мира, открыть его и с чистой совестью вернуться. Что-то в глубине души подсказывало Топу, что в местах, куда он забрался, вряд ли отыщется мир, в котором захочется остаться навсегда.

Действительно: в темноте внизу страшно поблескивали гигантские лопасти лопат, опасно скалили зубы садовые грабли, в которых Топ Дорожкин мог бы заблудиться, как в лесу. Но к счастью, его крепко придерживала зубами за ремень верный друг Прищепка.

Среди опасных ржавых железных гигантов Топ Дорожкин вдруг рассмотрел колодец.

— Это жерло потухшего вулкана, — авторитетно сказал он своему единственному на этот момент другу — Прищепке.

Прищепка ничего не сказала: ведь у нее был занят рот!

— Надо исследовать это жерло! Знаешь, на дне потухших вулканов иногда бывают прекрасные миры, — опять обратился Топ к своему другу с набитым штанами ртом.

О! Если бы у Прищепки не был занят рот, она бы крикнула Топу: «Нет, дорогой хозяин! Только не это! Не лезь в жерло! Оно темное и страшное, Канючке все равно не понравится этот мир!!!»

Прищепка разжала зубы, чтобы крикнуть это… И как же напрасно! Ведь говорить она все равно не умела, а своего верного друга и хозяина выпустила! Топ не ожидал и не успел растопырить руки, поэтому проскользнул в темный колодец,

А несчастная одинокая Прищепка заметалась по краю колодца, жалобно скуля.

Никакого прекрасного мира внутри жерла не было. По-тому что никакое это было не жерло, а папин сапог, который папа купил вместе со спиннингом, чтобы ходить на рыбалку, да так ни разу им и не воспользовался.