Там бархатные диваны, приват-кабинеты и женщины, которые суют купюры за стринги работникам танца.
Я ходила, не знала, куда мне глаза деть, спрашивала про дополнительный свет и рисовала на салфетке экспликацию. Работники танцевального жанра сказали, что они хотят показать мне товар лицом. Я в ужасе отшатнулась: «Что вы, что вы, вот придет режиссер, ему и покажете» (режиссер у нас здоровущий мужик, в случае чего отобьется). Но работники сказали, что я их неправильно поняла, что этот товар они показывают за деньги, а мне они хотят дать дополнительную информацию, чтобы фильм удался.
Из дополнительной информации было «крейзи-меню».
В него входило мытье со стриптизером в душе («а как же грибок?» — испугалась я); танец с барменом («а кто же тогда за стойкой?» — «менеджер»); танец с менеджером («а кто же тогда за стойкой?!»). Но самое главное, что туда входило, — это «каприз эгоистки». То есть при любой степени плюгавости, но при определенной толщине денежной котлеты любая посетительница этого бархатного дансинга могла попросить безропотного танцора о чем угодно. На протяжении восьми (!) часов.
«Это рабство?» — спросила я.
«Это работа».
Я сказала, что завтра пришлю сценарий и приеду писать предварительные интервью. Пусть готовятся, учат слова.
Они сказали, что прямо не знают, чем меня отблагодарить. «Не стоит благодарности», — сказала я. А сама думала, как бы мне поделовитей выйти из этого местечка, чтоб никто не подумал, что я не по работе.
Но они все равно сказали, что мне в этом клубе все бесплатно.
Видно, я хорошо замаскировалась, потому что, когда пробиралась к выходу, была окликнута. Какая-то клиентка попросила ром-колу. Видно, все менеджеры уже ушли на фронт в приват-комнаты.
Женщина была бальзаковского возраста и одета как-то слишком по-леопардовому. У нее денег на крейзи-меню явно не хватало, максимум на ром-колу.
И тогда я развернулась и пошла обратно. Мимо стойки, к администратору — сказать, что передумала и, пожалуй, воспользуюсь их щедростью.
Я заказала «каприз эгоистки».
«Едем к тебе, крошка?» — привычно спросил работник эротического танца. Он был только что со сцены, весь масляный, к нему прилипла футболка.
Я его спросила, закончил ли он школу, он сказал, что — да. В Липецке.
Еще он сказал: «Любой твой каприз, богиня».
Мы управились за три часа. Сначала мы перетаскали с балкона в машину летнюю резину, потом повесили на место багет с занавесками, потом он прикрутил полочку — я давно купила полочку, но у меня не было стремянки. Еще он поменял прокладки в душе, чтобы душ не тек. Молодой человек оказался ужасно сообразительным, вырезал эти прокладки из резинового сапожка моего ребенка. И зовут его, оказывается, не Титан, а Леша.
Он все время говорил. Наверное, его речевой аппарат не хотел отмереть даже в невыносимых условиях абсолютной нереализованности. За три часа я узнала об отношениях полов такое, что все самые ужасные чудовища моей жизни, самые коварные вероломцы представились мне ягнятами.
А потом он вытер руки, испачканные сантехническими работами, подошел ко мне и томно спросил: «Неужели это все, моя богиня?»
Мне было страшно неловко, но я все равно попросила его прикрутить шпингалет на двери в туалет.
Вообще-то он не хотел уходить. Он сидел на полу, играл в «Гейм бой», смотрел мультики по «дважды два».
А потом сказал, что от «каприза эгоистки» можно отказаться. Но сегодня в зале были такие динозавры.
Я поблагодарила за комплимент.
И вот теперь я сижу в квартире со шпингалетами, полкой и нормальным краном. И я, оказывается, лучше динозавра.
Что не совсем правда. Потому что у меня завтра день рождения. И меня уже никогда не полюбят мужчины за свежесть и юность. Потому что те, кто любил меня за свежесть и юность, пали в битве с драконами.
Но это не повод. Пусть любят за уникальность!
УГРОЗА ДЕПРЕССИИ
Осень наступила. Это я сразу поняла по состоянию белки. Эту белку я встречала все лето, она выбегала, просила что-то. А у меня ничего не было, кроме каштана. Я ей этот каштан бросала. Но она ничуть не обламывалась: хватала каштан, он у нее из пальцев выскальзывал, она его ловила и подкидывала. Устраивала шоу, как в мультике. А вчера еду на роликах — и эта белка. Она лежала на дороге. Ее, видно, сбило машиной. И рядом с ней валялась шишка. Видно, очень обрадовалась, что реальную еду нашла. И была невнимательна на дороге.
А дома меня дочка спрашивает, как, мол, белка в ее ледниковом периоде-3? А я сказала… что так, мол, и так. В удручающем состоянии белка. И дочка посмотрела на меня такими глазами! Как будто я отвечаю за весь этот подлый мир! Где все пушистые и жизнерадостные вынуждены пребывать в плачевном состоянии! Где ждешь лета, а наступает осень. Где от осенней депрессии рекомендуют не счастье, а выйти и проораться в лесопарке! И где никто не хочет брать за это ответственность!!!
И мне ничего не оставалось, как взять за все это ответственность! Потому что никого не было под рукой, чтобы на него малодушно свалить! И я сказала дочке, что, мол, не парься. У белок, говорю, как у кошек — девять жизней. И я эту белку положила на травку, чтобы ей никто не мешал реинкарнировать (я ее действительно положила на травку! Потому что я боялась, что какой-нибудь рачительный человек сделает из нее чучело еще до того, как она реинкарнирует). Но дочке я этого не сказала. Я ей сказала, что белка лежала так обнадеживающе, что все будет хорошо.
И дочка мне поверила. Потому что она еще в том возрасте, когда поддерживает вера в чудо, а не в типичность.
Но в каком-то возрасте это заканчивается. Я это знаю по реалити-шоу. Потому что никто не хочет довольствоваться необычным. Всем подавай нудятину будней. Почему-то всем легче становится, если у какой-нибудь «звезды» засмоктанные волосы и она ругается, как обычный человек в коммуналке. Почему-то всем становится легче, когда на экране изо дня в день можно видеть людей, которые занимаются тем же, чем все занимаются на кухне. И чем тухлее эти занятия, тем лучше для общего самочувствия.
И по радио мне то же сказали. Стояла в пробке три часа, и мне шесть раз за это время предложили прослушать хит этой осени. Про то, что где-то получают «Оскар» — но они отдыхают на фоне тех, кто жует в зале попкорн и лапает в этом зале друг друга липкими от попкорна руками. Это хит. Потому что незатейливое тупорылое самодовольство любви в зале — оно доступнее, чем «Оскар». Ну а чтобы совсем уж было хорошо, исполнитель уверяет стоящих в пробке, что все идущие за «Оскаром» — б…ди.
Логику я, в принципе, понимаю. Потому что, если представить белку без хвоста и шерсти, она будет сильно напоминать элементарного грызуна. Но мне совершенно непонятно, почему это так бодрит?
Потому что никакой стресс это все равно не снимет. Потому что, будь девять жизней или одна, — грош им цена, если они тухлые.