— Все?!!
— Это по дороге домой, — уламывал хитроумный ракшас.
Мы согласились. Мы помнили, как удачно избавился в вате от подобной напасти наш товарищ Брайан. Которому теперь никто не мешает вести асоциальный образ жизни внутри необитаемого, как провинциальный ват, клуба.
В большинстве своем ваты располагались в самых замысловатых местах. Было совершенно ясно, что сюда никто не захаживал, кроме нас. Это было в духе страны: крашенных золотой краской Будд никто не донимал. Их оставили в покое и избавили от впечатлений в их просветленном бессмертии.
Но в одном вате мы застали праздник. Там народ веселился от души и кушал за длинными столами. Милая дама, приплясывая, подошла к нам и просила присоединяться. Она сказала, что это праздник ее папеньки. Передавайте поздравления папеньке, сказали мы, отступая. Но милая дама сказала, что у нее нет этой суетной возможности — что-то такое передать ее дорогому отцу. Потому что отец ее вчера помер. И собственно, по этому поводу они тут и отжигают. Мы умоляюще посмотрели на нашего ракшаса:
— Слушай, есть еще какие-нибудь ваты?
Очень уж нам было неловко веселиться по поводу человека, которого мы знать не знали и который, соответственно, не успел сделать нам ничего плохого.
Молодой понял ситуацию, молниеносно извлек из кармана карту и радостно крикнул:
— Есть!
Это был аутентичный ват в дальней деревне. Деревня была в сырых джунглях, по настилам бегали полчища муравьев. Некоторые из муравьев имели глупость забегать в гигантские плетеные корзины. Там их склевывали куры. Мы даже поозирались: не завалялась ли где-нибудь поблизости тайка с рыбой, которую мы выронили из джипа в день приезда. Тут было несколько таек, но идентифицировать их не представлялось возможным. Они все были пожеванными жизнью, одетыми наперекосяк и равнодушными к деталям этого некомфортабельного мира.
Ват стоял на отшибе. Прямо напротив золоченого Будды, принаряженного в самые роскошные тряпки из местного сельпо, был стол для пинг-понга. Два тайца азартно убивали на нем пластиковые мячи. То есть, если не успевали отбить, свирепо приколачивали их ракетками. Как насекомых. Мы выстроились в линию, уважительно относясь к обрядам местных прихожан, и терпеливо дождались конца партии. Тогда один из тайцев положил ракетку и призывно свистнул. В ват вошел старец в желтой драпировке. Старцу стукнуло уже, наверное, лет сто. Он был так высушен, что казался резьбой по дереву. Старец с достоинством сел рядом с Буддой. Будда выглядел более светским в своей пестрой мануфактуре. И однозначно более откормленным.
Старик внимательно оглядел нас. И поманил к себе ракшаса.
«Вот, — злорадно подумали мы, — наконец-то!»
Но выбор старика был не порывом к экцорцизму, выбор был меркантильным — в отличие от нас всех, у молодого в руках угадывался бумажник. Молодой пожертвовал старцу денег, старец вложил что-то в руку молодому, а потом как ни в чем не бывало включил черно-белый телевизор, случившийся за статуей Будды.
— Я тоже такое хочу, — завопил, перекрикивая телевизор, один из наших детей. Увы, это был мой ребенок. Мне пришлось полезть в карман за кошельком. Мой жест привлек внимание местного святого. В обмен на небольшие деньги он тоже вложил мне что-то в руки. Он сделал это заговорщицки, будто играл со мной в «колечко, колечко, выйди на крылечко». Я отошла с добычей подальше и начала ее рассматривать. Будда! Но, боже мой, до чего же крошечный! Он был вырезан на косточке от какого-то фрукта, типа финика. И у него все было. И ручки! И ножки! И даже глаза угадывались!
Местный святой смотрел на нас выжидающе. Мы нервно почесывались и переминались на босых ногах.
Потому что мы были профанами в местных обычаях, варварски вторглись в своеобразную религиозную культуру, а что делать после вторжения — не представляли.
И тогда меня осенило! Я поняла, что этот Будда на финике — что-то типа просвирки в православных храмах.
Я решила, что закинуть Будду в рот, как семечку, и легкомысленно схрумкать будет не так торжественно. И тогда я как можно медленней и уважительней поднесла врученного мне Будду ко рту и почтительно откусила ему голову.
Святой выпучил на меня глаза.
Молодой сзади мученически застонал. (Наверное, все-таки не ракшас. Раз так переживает за религиозные святыни, подумала я.)
Во рту появился явный привкус глины.
Я остолбенело рассматривала крошечный огрызок Будды на ладони и судорожно думала, что придется объясниться.
Потом подняла глаза на святого и, показав на свой пищевод, сказала: «Будда внутри каждого из нас».
БАНГКОК
Про Бангкок мне сказать решительно нечего, кроме того, что он стал последней каплей. В Бангкоке мы разосрались окончательно и бесповоротно и, уже не скрывая, тыкали друг другу пророческую книгу «Пляж». Книгу про людей, которые хотели создать рай, а создали ад.
Этот ужас начался, естественно, с молодого. Он сказал, что еще в Москве заказал билеты до столицы, а в столице — лучшую гостиницу. Потому что ему хотелось сделать нам подарок накануне Нового года. Ему хотелось расширить наши горизонты.
Мы страшно обиделись. Он вел себя с нами, как с несовершеннолетними недоразвитыми преступниками. О чем мы ему и сказали.
Тут он обиделся в свою очередь. И раздал нам наши билеты, документы и деньги. Раз мы такие самостоятельные. В самолете до Бангкока он с нами не разговаривал (а может, мы с ним, теперь уже трудно восстановить события). В аэропорту он по привычке кинулся искать утраченный кем-то из наших багаж. Но мы ему достаточно дерзко сказали, что сами с усами.
На молодых было страшно смотреть. Они чуть не плакали от страха. Они представляли, что с нами случится. Жена молодого (которую мы знали с самой лучшей ее стороны в доматримониальные времена) напоследок сказала, что в Бангкоке всех разводят. И чтобы мы остерегались. Потому что мошенники представляются учителями и предлагают показать город. И заманивают туристов.
— Разберемся! — гордо ответили мы.
«Мы» — это после перенесенных лишений оператор с женой, милая девушка человека, сгинувшего в Маккар-баре, собственно, я и несколько детей, имеющих к нам непосредственное отношение.
Молодые уехали смотреть на мир с самого высокого небоскреба, кататься на джонках, есть морепродукты в китайском ресторане на воде. А мы бесцельно побрели по пыльной улице с заколоченными воротами, пока не уперлись в какой-то захолустный ват, ставший апофеозом нашей самостийности.
Там нам встретился милый учитель. Он сказал, что ждет свою не менее милую жену и своих очаровательных детей. Таких же очаровательных, как наши (наши в это время бегали с вонючими палочками по вату, как Геростраты).
Этот милый учитель предложил нам свою заботу.
Если честно, мы очень нуждались в заботе. Потому что мы сильно осиротели без нашего родного ракшаса, который сейчас уверенно гнал бы нас по этапу местных достопримечательностей.