И Уваров сдался.
— Хватит, достаточно, — выдавил он, облизнул потрескавшиеся, высохшие губы и взял мясо. Давясь и морщась, он съел примерно третью часть тушки, потом сказал, что его сейчас вырвет.
— Если вырвет — ты не жилец, — припугнула я его.
Уваров проглотил мясо. Иногда страх, лучшее лекарство от тошноты.
Меня от мяса сурка нисколько не тошнило. Я съела все, что осталось, а потом, схватив камень, выбрала подходящее место у подножия холма и начала копать.
Уваров выглянул из укрытия и с вялым интересом спросил:
— Жень, и что у тебя за страсть такая то откапывать ямы, то закапывать.
— Вижу, после еды у тебя проснулось остроумие, — с сарказмом заметила я, активно выгребая землю из ямы.
— Не напоминай мне про еду, или сблюю, — простонал Андрей.
Я коснулась рукой дна ямки. Земля была сырая.
— Здесь близко вода.
Слово «вода» заставило Уварова немного оживиться. Он подполз ближе к краю склона и привстал, держась за раненую руку:
— Ты колодец, что ли, копаешь?
— Нет, тут до воды метров десять, не меньше, но влага хорошо пропитала землю, а растения тянут воду к самой поверхности. Можно добыть воду из почвы.
— Выжать? — предположил Андрей.
— Нет, ее слишком мало, так не получится, — покачала я головой. — Сейчас увидишь, как это делается.
Яма достигла глубины полуметра. Я прекратила копать, взяла пластиковую бутылку и срезала у нее верх. Поставила нижнюю часть на дно ямы, прямо по центру. Сверху накрыла яму пленкой. Края пленки закрепила грунтом. В центр пленки, точно над бутылкой, положила камешек. Под его весом пленка прогнулась, образовав воронку. — Вот, пожалуйста, готово.
— Ты, конечно, назовешь меня идиотом, но как эта хренотень поможет добыть воду из земли? — Уваров смотрел на меня, как на идиотку.
— Парниковый эффект, — ответила я спокойно. — Видел, как в теплице на покрытии образуются капельки воды? Все просто. Солнце испаряет из земли воду. Она конденсируется на пленке и стекает по направляющему конусу в бутылку.
— Я поверю в это, когда увижу воду, — фыркнул Уваров и отполз обратно в наше убежище.
Через секунду оттуда раздался душераздирающий вопль, похожий на рев тираннозавра, которому обломком скалы прищемило хозяйство. От такого рева у всего животного мира степи, несомненно, случилось расстройство желудка. Я позабыла об усталости, ушибах, ранах и в одно мгновение взлетела на вершину холма. Уваров лежал в ложбине, зажимая рукой голень правой ноги. Орать он перестал только потому, что сорвал голос и мог лишь сипеть.
— Ну что еще? — спросила я, опуская метательное лезвие.
— Он, он, — просипел Уваров, указывая куда-то в сторону.
Я проследила глазами направление, куда Андрей тыкал пальцем, и увидела небольшого тарантула, убегавшего по песку от Уварова. И чего так орать из-за какого-то паучка? Поддев его носком кроссовки, я отбросила тарантула подальше.
— Ну, что, теперь успокоился? Его нет.
Однако истерика Уварова только начиналась. Хрипя и подвывая, он показал мне свою лодыжку, затем сообщил задушенным шепотом:
— Эта тварь меня укусила! Я умру. У нас нет противоядия? Помоги мне. Отсоси яд из ранки.
— А больше ничего не надо? — рявкнула я сердито.
— Помоги, я уже чувствую, как яд начинает распространяться! — продолжал верещать Андрей, потеряв над собой всякий контроль. Слезы градом катились по щекам. — У меня судороги! Я заплачу тебе. Я отдам тебе свою машину! Машину! У меня «БМВ» последней модели! И денег дам, много денег. Только сделай это, пожалуйста! Я все тебе отдам!
Я подошла и залепила ему пощечину.
— Заткнись, придурок. От укусов тарантулов не умирают. Притом сейчас не май месяц, когда у них яд становится сильнее. Его укус не опаснее укуса пчелы.
Уваров просто не мог поверить в услышанное. Он сидел, смотрел на меня, бессмысленно хлопая глазами, и молчал. Потом спросил недоверчиво:
— Правда, что ли?
— Да не загоняйся, немного поболит, и все, — успокоила я его.
Сгущались сумерки, и на смену жаре шел холод. Надо было готовиться к ночлегу. В таком состоянии клиент не мог продолжать путь, да и мне тащить на себе здорового мужика не очень-то хотелось. Вот за ночь отдохнет, придет в себя от пережитого шока, и я его заставлю идти самостоятельно. Травм-то у него серьезных нет, одни ушибы. А раз я с ушибами хожу, то и он пойдет. Не маленький, потерпит.
— Надо от всей этой нечисти разложить вокруг нашей стоянки на ночь шерстяную нить, — шепотом сообщил мне Уваров, перебираясь поближе к огню. — Они не любят запаха шерсти. Это напоминает им про овец, которые вытаптывают их норы, когда стадами пасутся по степи.
Идея клиента вызвала у меня лишь улыбку.
— Ого! Откуда такие познания, Андрей, ты случайно не биолог?
— Нет, я видел это в одном фильме, — гордо сообщил Уваров. — Там кочевники так делали, останавливаясь на ночлег.
— Да это все бред про шерстяную нить, — отмахнулась я, — поверь мне. Старинное поверье. Мне приходилось несколько раз даже испытывать метод с шерстяной нитью. Все лезут через нее только так. Назад поворачивают единицы, те, кому через нитку лень перебираться.
Привлеченная теплом, к нам по песку, перебирая ножками, заскользила сколопендра. Я наколола ее на обломок ветки и швырнула в костер.
— Эта штука тоже ядовитая? — поинтересовался испуганный Уваров.
— Да, — кивнула я, — но змеи намного опаснее. Будем надеяться, что здесь поблизости нет змеиного гнезда. К тому же сейчас похолодало. Змеи не любят такую погоду и остаются в норах. Они выползут, только если их растревожишь, да и то из-за низкой температуры будут полусонные.
— Это хорошо, — обрадовался Уваров, ощупывая свое лицо, — Женя, а у тебя зеркала не найдется случайно?
Отрицательный ответ его чрезвычайно расстроил. Оказывается, Андрей хотел посмотреть, насколько в результате аварии пострадала его внешность.
Чтобы ободрить клиента, я соврала:
— Выглядишь на все сто.
— Правда? А синяки? — усомнился Уваров. — Я когда смотрю так к носу, — он смешно скосил глаза, — то вижу синее.
— Ерунда, маленький синячок, — соврала я, — со стороны даже незаметно. Прическа — как будто ты только что из крутейшего салона. — Последнее было перегибом. На самом деле клиент походил на боксера после двенадцати раундов. Лицо так перекосило, что ему даже маскировка не требовалась — родная мать не узнала бы.
— Нет, — запротестовал Уваров, — я же серьезно спрашиваю. Для меня внешность — это все. Я чувствую, что что-то не так. Щека опухла и болит.
— Говорю же — ерунда, до свадьбы заживет, — стояла я на своем. — А в этих салонах тебе могут соорудить на голове какое-нибудь воронье гнездо и скажут, что это шик, поэтому можешь считать себя ультрапродвинутым. Давай спать ложиться. Завтра тяжелый день.