Неделя… Она задумчиво смотрела, как сверкают и играют в солнечном свете бутылочки из красного стекла, выстроенные в ряд на подоконнике. Еще неделя, и больше ничего не будет их связывать. Она не могла понять, как потом сможет заполнить пустоту, которая останется после Нейта.
Что будет после свадьбы? А как теперь быть с новыми друзьями, которые появились благодаря знакомству с ним? Например, с Мей, которая ей очень нравилась. Саския уже обожала невесту Гейба Пейдж. Встретится ли она потом с ними? Конечно, можно было не спрашивать его разрешения, но в этом случае она неминуемо будет с ним пересекаться. Интуиция подсказывала, что лучше порвать все сразу, не оставляя лазеек и искушений. Но каждый раз, когда она об этом думала, сердце больно сжималось.
Эрнест как будто учуял ее состояние и возник рядом, вопросительно заглядывая в глаза. Она протянула ему половину сэндвича с ветчиной, которую специально для него оставила, он понюхал, понял, что это не «Ореос», и потрусил прочь, стуча когтями по голому деревянному полу с ободранным линолеумом.
Она вновь опустилась на колени, приготовив свои нехитрые инструменты. Работа отвлекает и не дает возможность унывать. Она любила заниматься ремонтом, и это всегда помогало ей смотреть на жизнь оптимистичнее.
Но грусть невольно подкрадывалась. Сначала она лишилась матери, потом отца. Теперь не будет рядом Нейта. Такого надежного и такого нежного любовника. Может быть, надо было оставить все как есть и не претендовать на большее? Как всегда, она сама все испортила.
Вздохнув, надела перчатки и начала отдирать очередной кусок линолеума.
Стоя у дверей дома Саскии, он долго не решался постучать. Наконец постучал, но как-то робко. Никто не открывал. Нейт переминался от нетерпения и сам себя не узнавал. Последний раз он испытывал такую неуверенность, когда ему было семнадцать и он боялся попросить полицейского начальника, отца Лили фон Крам, чтобы тот позволил ему сопровождать его дочь на официальный бал в колледже.
Женщинам он нравился. Он не встречал отказов. Но Саския была другой. Если раньше ему не составляло труда выбрать себе из роя кружившихся над ним бабочек самую красивую, то сейчас столкнулся с женщиной совсем другого склада. С ней было непросто, хотя он не мог сказать, что трудно было завоевать ее, добиться от нее секса. Она была другой, потому что всегда оставалась очень естественной и верной своим принципам. Ее невозмутимость, способность сохранять трезвый ум, чувство юмора поражали и приводили его в восхищение. И она его возбуждала, он хотел ее, хотел не меньше, чем в первый раз. Его страсть не остывала, им было хорошо вместе. С ней он мог радоваться жизни, видел мир в другом свете, поэтому он сейчас и стоял у ее двери.
Он хотел снова постучать, но изнутри послышалось царапанье когтей по двери и собачье повизгивание, дверь распахнулась, и перед ним возникла Саския, запачканная краской, сдерживавшая за ошейник рвавшегося к нему Эрнеста.
– Привет, приятель. – Нейт опустился на колено, чтобы погладить пса.
– Осторожнее, Нейт! Твой костюм!
Эрнест все-таки вырвался и дал волю своей радости.
– Не волнуйся, он того не стоит, – солгал он, хотя это был его любимый костюм. И к тому же было слишком поздно, все равно придется ехать домой переодеваться перед работой. Он почесал за ушами пса, немедленно облизавшего его руку.
– Эрнест! На место!
Пес не посмел ослушаться строгого оклика хозяйки и отправился на свою любимую подушку в гостиной.
Она не приглашала его внутрь. Стояла перед ним в рабочем комбинезоне на три размера больше, чем следовало, босиком, массу темных волос едва сдерживала повязка. И выглядела одновременно хрупкой и сильной, маленькой и решительной. И была для него сейчас самой привлекательной и самой желанной из всех женщин на свете.
Он протянул руку и убрал с ее волос какое-то перышко. Она смутилась.
– Это Эрнест откуда-то приволок и подарил мне. Нейт, я правда не могу поехать по магазинам, не сейчас. Я в самом разгаре работы, не могу бросить. Видишь, в каком я виде?
– Я не за тем приехал, чтобы уговаривать тебя ехать за подарком. – И протиснулся мимо нее в прихожую, прежде чем она успела запротестовать. – Я хочу помочь.
Она обернулась, замерла, растерянно моргая глазами и не понимая, что он имел в виду. А он уже снял пиджак, бросил его на новый светло-зеленый комод в прихожей, обратив внимание, что круглое зеркало над комодом тоже новое, решительно засучил рукава.
– Могу класть линолеум. Или плитку. Перестилать крышу. Все что хочешь. – И поскольку она смотрела на него широко открытыми глазами так, как будто он заговорил на суахили, спросил: – Разве тебе никогда не помогали мужчины?
Она покачала головой. И он сразу поверил. И в этот момент ему захотелось записать в черную книгу мести всех, кто обидел ее когда-нибудь, и расправиться с ними. Они использовали ее и брали беззастенчиво все, что она могла дать. При этом сами ничего не давали взамен, обирали ее, как тот, последний сожитель, редкий негодяй, не ценили, не видели, какая она особенная. Он в первый раз испытал такое мстительное и злобное чувство к неведомому врагу.
– Но мне не нужна ничья помощь.
– А я не спрашиваю тебя, и мне все равно, что вы думаете по этому поводу, мисс Блум, так что смиритесь и командуйте.
– Ты разве не должен быть на работе?
– Ты забыла, что я сам – босс. Это я приказываю там, кому и что делать.
– Слушаю, сэр, – пробормотала она.
– Молодец, совсем другое дело.
– Ха! Не стоит привыкать, это лишь временная покорность.
– Ну, тот день, когда я к тебе привыкну, будет нашим последним.
Она вздрогнула, как будто он хлестнул ее по лицу. Но быстро взяла себя в руки и сделала вид, что ничего не произошло. А ему захотелось ударить самого себя за глупость.
Кто его тянул за язык? Почему он думает одно, а говорит совсем другое? Он и сам не понимал своего поведения. Что он делает? Тогда в офисе, куда она ворвалась и устроила сцену, у него был шанс закончить отношения, была еще возможность расстаться друзьями, но он не сделал этого. Мало того, понял, что не хочет ее терять, и стал настойчиво добиваться встречи. Тогда зачем постоянно напоминает ей и себе заодно о временном характере их отношений? Вот и сейчас сморозил очередную глупость.
Нейт потеснил ее от двери, где она замерла в нерешительности, как будто еще не решила, оставить его или выставить вон, и сам закрыл ее.
Взяв Саскию за руку, он повел ее по свежевыкрашенному коридору. На кухне работа была в самом разгаре. Лежали отодранные куски линолеума, кое-где еще виднелись островки, требующие усилий. На полу лежали инструменты.
Его поражала ее самостоятельность и способность все успевать. Ведь она вела собственный бизнес, но вместо отдыха использовала каждую свободную минуту, работая дома: красила, клеила, меняла полы, не прибегая к посторонней помощи. А он-то до сих пор считал себя великим тружеником! Но эта женщина его превзошла. Она, кажется, не знала усталости. И, глядя на ее озабоченное лицо, размышляя о причине такого трудолюбия, вдруг его осенило. Кажется, он знает – почему. Все мужчины в ее жизни – неудачники, ее отец, далекий от реальности, чаще всего сидел за книгами, избегая людей. Она привыкла взваливать на свои плечи всю работу и почему-то считала, что это нормально. Ему стало стыдно, ведь его работа в сверхурочное время была продиктована отнюдь не благотворительностью, причины были другими, прямо противоположными.