— Евгения Максимовна, я не позволю творить насилие в стенах церкви.
— Правильно, — поддакнул радостный Иван. — Если б не связанные руки, я бы похлопал батюшке. — Бандит совершенно не был похож на прежнего безумца — жесткая улыбка, умный, хитрый взгляд.
— Не я первая начала насилие, — робко возразила я священнику, — он диакону ногу вилами проткнул. Что, если он там уже истек кровью? Ваши-то даже первую помощь оказывать не умеют.
— Ох, Дмитрий, — вспомнил отец Василий и посмотрел на меня со страданием. — Я пойду, взгляну, как он там. Может, моя помощь нужна, а вы… — он кивнул на Ивана, — покараульте этого злыдня.
— Не оставляйте меня с этой садисткой, — завопил бандит, дергаясь в путах.
— Она не причинит тебе вреда, — пробасил батюшка, глянув в сторону Ивана, а я, стоявшая рядом, с напускной серьезностью поддержала, кивая:
— Конечно, не причиню. Насилие чуждо моей природе.
— Евгения Максимовна, — одернул меня священник, — пообещайте, что не будете его пытать в мое отсутствие.
— Ладно, обещаю, — нехотя отозвалась я, глядя в пол.
— Не верьте ей! Она все врет, это сам дьявол в женском обличии, — заверещал Иван, предчувствуя недоброе.
— Оставь свои сатанинские речи, — строго велел ему отец Василий, останавливаясь в дверях трапезной, — посиди, подумай над тем, что ты совершил, и, может быть, на тебя снизойдет раскаяние. — Сказав, батюшка вышел и захлопнул дверь.
Я медленно подняла глаза на бандита. Стараясь подавить дрожь в теле, Иван напомнил:
— Ты… ты обещала не пытать.
— Я и не буду, возьму да просто убью тебя, — призналась я и, отодрав от мотка полоску скотча, залепила рот бандиту, после чего заткнула ему пальцами нос. — Я хочу знать, кто ты такой на самом деле, имеются ли у тебя сообщники и где украденная икона? — спокойно произнесла я.
Отец Василий и настоятель вернулись через полчаса. Я за это время несильно продвинулась в дознании. Иван упорно молчал, видно, на что-то надеялся. Перед самым приходом священников, когда уже в коридоре за дверью звучали их шаги, я отлепила с лица бандита скотч вместе с остатками небритости, и он встретил вошедших глазами, полными слез, рыдая в голос.
— Что с ним? — нахмурился отец Афанасий.
— Наверное, снизошло раскаяние, — предположила я.
— Она меня страшно мучила, — давясь слезами, проговорил Иван. — Сдайте меня лучше в милицию.
— Я бы не назвала это мучениями, — ответила я на грозные взгляды священников. — Посмотрите на него, он жив, здоров и без повреждений. Лицо чисто проэпилировано скотчем. Знаете, что бы с ним сделали в милиции? Вы просто газет не читаете.
Осуждающе покачав головой, настоятель произнес:
— Мы не сдадим его в милицию.
Иван не поверил своим ушам. Расширенными, словно плошки, глазами он посмотрел на отца Афанасия, а тот неспешно продолжал:
— Эта заблудшая душа нуждается в покаянии и прощении. Мы должны помочь ему.
— Да ему, мне кажется, уже поздно помогать, — проворчала я.
— Никогда не поздно спасти человеческую душу, — горячо возразил настоятель. — Апостол Павел был ярым гонителем христианства, пытал и умертвил в страшных муках сотни верующих, а потом прозрел, покаялся и стал верным христианином.
— Да, вам позволь, вы бы и Гитлера к покаянию привели, — хихикнул Иван, но, сообразив, что его занесло, напустил на себя вид раскаявшегося и сказал: — Вообще-то, вы правы, отец Афанасий. Я вот, знаете, прямо сейчас почувствовал тяжесть своих грехов. Мне надо очиститься.
— Мы поможем тебе, — заверил настоятель. — Сейчас сядем и спокойно побеседуем. Милицию мы не вызывали. С Дмитрием все в порядке. Игорь повез его в больницу, там скажут, что произошел несчастный случай. Тебе нечего бояться здесь, в стенах храма Божьего.
— Раз уж вы собираетесь беседовать, может, сделать это за чаем? — предложила я.
— Хорошая идея, Евгения Максимовна, вы начинаете исправляться, — сообщил мне отец Василий. — Побольше человеколюбия и сострадания.
Заглянувшая в комнату повариха сказала, что у нее чай как раз заварился.
— Позвольте, я за вами поухаживаю, — предложила я и отняла у поварихи чайник.
— Ивана надо бы развязать, — заметил отец Афанасий.
— Сейчас налью чай и развяжу, — пообещала я, наполняя кружки.
Иван с тревогой наблюдал за моими действиями. Когда я с чайником стала приближаться к нему, он закричал:
— Нет! Не подпускайте ее ко мне. Она хочет обварить меня кипятком! Помогите!
— Полно, Иван, ведешь себя как дитя, — буркнул настоятель и отвернулся к отцу Василию, рассказывая, как у них дома в деревне был ведерный самовар и отец настоятеля за один присест выпивал его.
Покосившись на них, я поставила кружку перед Иваном и не спеша стала наливать кипяток. Иван покрылся крупными каплями пота.
— Я ведь могу и промахнуться, — шепнула я ему тихо на ухо, — рука дернется или кружка случайно опрокинется. Скажи лучше, что я хочу, или будет больно.
— Евгения Максимовна, прекратите его пугать, нам здесь все слышно, это ни к чему, — поругал меня настоятель.
Я поставила чайник на стол, долила в кружку заварки и спросила Ивана:
— Предпочитаете сахар, мед? — И тихо: — Или цианид? — Закрываясь от священников, я незаметно швырнула на глазах у бандита в чай маленькую белую капсулу, и та немедленно запузырилась в жидкости. Скрывая следы, я торопливо размешала чай ложечкой. — Не хочешь говорить и не надо, — добавила я. — Обойдусь без тебя.
— Э! Э! Мужики, она мне только что чай отравила! — заорал побледневший Иван на всю комнату.
— Хватит истерик, Ваня, — буркнул отец Василий. — Никто в этой комнате не желает тебе зла. Надо верить людям.
— Точно, — кивнула я. — Если мы не будем доверять друг другу, то кому тогда вообще верить? Ваня, разве я похожа на убийцу? Посмотри мне в глаза.
— Похожа, и еще как, — процедил Иван. — Если б не эти бородатые черти, ты б меня уже на лоскуты порвала.
— И скажите, как такого к покаянию привести? — спросила я. — В нем нет ни грамма веры. Если его отпустить, он нас тут же постарается убить или сбежит, чтоб продолжать творить свои гнусные преступления, богохульствовать и растлевать души других людей.
Заслышав про растление душ, отец Василий не выдержал и подошел к связанному Ивану:
— Нет, я верю, что внутри у него не погасла Божья искра и его еще можно спасти. Вот, Ваня, выпей чай и докажи, что ты нам веришь. — Он поднес к губам бандита кружку, но тот отвернулся, заорав:
— Да иди ты к чертовой матери со своим пойлом! Пей его сам, если такой дебил. Я лучше на зону пойду, чем сдохнуть от крысиной отравы. Говорю, отвали козел. Идиоты блаженные, что, не видите, что эта бабенка крутит вами как хочет? Вот попомните мои слова, завтра она вам всем горло перережет и смоется с церковной кассой.