— Фирма «Заря»! Семь-семь-семь, два, двенадцать! Круглосуточно, без выходных дней, всегда к вашим услугам.
— Чего? — не понял качок.
— Вызывайте! — продолжал фонтанировать Игорь. — Будем ноги мыть и воду пить!
Он попятился в квартиру и, захлопнув за собой дверь, рухнул на обувницу под вешалкой, больно стукнувшись копчиком о какую-то металлическую дрянь. Пошарив рукой позади себя, он вытащил на свет божий коричневый портфель.
Недолго думая, Игорь сунул туда руку и добыл из портфеля первое, что нащупали пальцы, — тяжелый продолговатый мешочек, стянутый шелковой тесьмой. Мешочек был из серой замши, с черной фирменной надписью посредине. Вероятно, прежде в нем хранилось какое-то дорогое украшение в коробке. Однако нынешние его очертания наводили совсем на другие мысли.
«Пистолет!» — сразу же понял Игорь, развязал тесьму и достал оружие. Это была девятимиллиметровая «беретта» с удлиненным стволом. Было невозможно поверить, что девица, хладнокровно застрелившая двух человек, сейчас разъезжает по магазинам и примеряет шмотки. Какая-то ерунда.
Игорь положил «беретту» на место и снова засунул портфель туда, где нашел его. После чего заторопился, захлопнул дверь и побежал вниз по лестнице, бросив по дороге резиновые перчатки в мусоропровод. Возле соседнего подъезда бледный и унылый мальчик лет двенадцати топал и поднимал пыль, старательно жмуря глаза. Жирный серый кот сидел на кромке пустой детской песочницы, далеко, у двухрядной полосы гаражей носились наперегонки две овчарки, их хозяев было не разглядеть за деревьями.
Игорь не стал больше медлить, сел в машину и, сделав отмашку Стасу, нажал на газ.
Всю дорогу он думал о пятничной увольнительной Толика Пушкина, о Еланской, которая зачем-то следила за Карташовой незадолго до убийства. О машине «Бихом-экспорт», номер которой сидел в ее голове, о пистолете в сером замшевом мешочке, который, скорее всего, явится полной неожиданностью для хозяйки, когда она наткнется на него, как он сегодня. На душе у Игоря от всего этого было тревожно. Пока что и фирма, и он сам находились в тени. Но в любой момент какая-нибудь ерунда могла все изменить.
Анна пыталась преодолеть душевный разлад и все свои нравственные силы бросила на то, чтобы придумать для Саши новый умопомрачительный имидж.
— Чувствую себя довольно странно, — призналась Саша, закидывая ногу на ногу. — Сто лет не показывала посторонним своих коленок.
— Это ничего, — усмехнулась Анна. — С твоим характером ты быстро обвыкнешься. Еще будешь выставлять их напоказ.
Саша и в самом деле преобразилась. Ее обычное каре превратилось в короткую стрижку, волосы мелировали и уложили гелем сильной фиксации, под макияж нанесли ровный слой крем-пудры. С нее удалось содрать брюки, и теперь Саша выглядела совершенно другой женщиной в облегающем темно-синем платье и черных туфлях на невысоком скошенном каблучке, стоимость которых поначалу привела ее в ярость.
— Все, что мы купили, я пока оставлю здесь.
Домой уже не успею заехать. — Она хотела взглянуть на часы, но, обнаружив вместо них браслет, закатила глаза. — Сколько там натикало?
— Через полчаса можешь выезжать, — не оборачиваясь, ответила Женя.
В этот момент в дверь просунулась голова Томочки, мастера по прическам.
— Простите, там у нас клиентка без записи.
А мы все заняты.
— Я сама поговорю с ней, — тотчас же поднялась Анна.
Саша от нечего делать отправилась следом.
Новая клиентка оказалась молоденькой круглощекой девицей. Длинные светлые волосы заплетены в толстую косу. Саша сто лет не видела, чтобы кто-нибудь носил такую.
— Сколько стоит отбелить веснушки? — с ходу поинтересовалась девица. В ее голосе и позе читалась забавная самоуверенность.
Анна пустила в ход свое знаменитое обаяние и, взяв прейскурант, принялась что-то тихо обсуждать с посетительницей. Саше стало скучно.
Поглядев на себя во все наличествующие зеркала по очереди, она хмыкнула и вернулась в кабинет. Однако перед уходом обратила внимание на женщину, сидящую в одном из кресел. «Кажется, я где-то ее уже видела», — подумала Саша и нахмурилась. Ей потребовалось время, чтобы сообразить, что несколько дней назад эта же самая женщина стояла перед салоном и таращилась на окна директорского кабинета. Саша еще тогда подумала, что надо купить жалюзи.
Женя не поддержала ее порыва потрепаться, предпочитая общаться со своей бухгалтерской программой. Закурив, Саша уселась прямо на стол, вытянув ноги и придирчиво разглядывая их. Вдруг дверь распахнулась, и давешняя девица с косой ворвалась внутрь, но, наткнувшись прямо на Сашу, разочарованно сказала:
— Я думала, у вас тут сауна или кислородные ванны.
Окинув кабинет прощальным взглядом, она ретировалась, позабыв извиниться за вторжение.
— В ее летах, — с неудовольствием заявила Саша, — надо грызть гранит науки, а не веснушки сводить. Во, какая мордастая.
— Господи, как не правильно нас воспитывали! — отозвалась Женя. — Она ведь хорошо делает, что заботится о своей внешности смолоду — Да, ты права, — смилостивилась Саша. — Если бы я лет с восемнадцати бегала по салонам красоты, Еланский у меня вот бы где сидел!
— Неужели он тебя до сих пор так колышет?
— Меня колышет не он, а странный жизненный парадокс.
— Какой?
— Отчего мужчины покоряются с таким большим трудом, а потом так легко меня бросают?
— Фи! Тоже мне, загадка! Ты слишком много себе позволяешь.
— Как это?
— Во-первых, ты мужикам хамишь. — Женя сделала оборот на своем вертящемся стуле и, положив локти на коленки, уперлась кулачками в подбородок. — Действительно, Сашка, это правда: нахамить мужику тебе ничего не стоит. — Саша хмуро молчала. — Во-вторых, ты слишком умничаешь. Не даешь мужику почувствовать себя на высоте. Все время норовишь показать, где его место. В-третьих, ты не поддаешься на лесть, высмеиваешь комплименты, не умеешь кокетничать, романтические порывы называешь охмурежем, а самые нежные ухаживания — сексуальным инстинктом.
— Это все я? — "не поверила Саша.
— Безусловно.
— А ты ничего не преувеличиваешь?
— Преувеличиваю? Да ты возьми своего последнего ухажера!
— Павлика, что ли?
— Угу. Как сейчас помню: этот тихий, почти робкий человек после одного ужина топал ногами и потрясал над головой сжатыми кулаками.
Кстати, что он тебе говорил?
— Он спрашивал, когда я наконец заткнусь.
А я ответила: только когда во мне что-нибудь сломается.