Васил был рад послужить толмачом:
— Гийом говорит, что ты и твои друзья можете останавливаться у его костра.
Глеб пожал плечами:
— Мы ведь можем разложить и свой костер.
Болгарин покачал головой и пояснил:
— Останавливаться у костра Гийома — большая честь. Это здесь всякий знает. Самое разумное — воспользоваться гостеприимством.
Они шли по дороге и разговаривали.
Бывает немало тому примеров, как глупая, злая выходка дурня сплачивает умных людей. Выходит, и дураки миру полезны.
На ночь расположились, не отходя далеко от дороги. Холмы, кое-где покрытые лесом, осветились кострами. Куда хватало глаз — всюду горели костры. Их были сотни. У кого находилось что-нибудь из съестного, готовили ужин, у кого еды не было, забивались спать к кому-нибудь под телегу или ложились прямо под открытым небом. Многие ушли на ночной промысел — грабить ближайшие болгарские деревни.
Глеба удивило, что от некоторых костров послышались песни. На самых разных языках. Грустные или задорные. Эти люди, крестьяне и мастеровые, именуемые крестоносцами, несмотря на тяготы пути, несмотря на болезни, косившие их ряды, и кровавые стычки, уносившие многих и многих, находили время для веселья. Они не сомневались, что лучшее будущее ждет их: плодородная земля, в коей произрастает все, что только посадишь; сказочные сады с невиданными плодами; богатые города, которые станут твоими, когда ты изгонишь из них неверных, а главное — свобода! Твои дети вырастут свободными, не будут гнуть спину на господина. Быть может, сами станут господами…
Об этом пели у костров. Прямо здесь слагали песни.
Возле костра кузнеца Гийома расположились человек десять. С ними Глеб, Волк и Щелкун. В большом котле готовили какое-то варево. Старая женщина помешивала варево ложкой. Этой женщине в подол Щелкун насыпал четыре пригоршни муки. Женщина посмотрела на него удивленно: она давно ничего не делала из муки. Сидящие у костра сразу оживились. Они поняли, что к вареву будет хлеб…
Эти крестьяне были вооружены как попало. Глеб это сразу заметил: дубинки, косы, цепы, молоты, остро заточенные палки; редко у кого — меч. Почти все — без доспехов, без щитов; почти все — пешие.
У костра, показывая на Глеба и побратимов, спрашивали, откуда эти люди.
Гийом отвечал, что из Рутении.
— О! Рутения… Рутения… — кивали крестоносцы головами. — Край земли…
Скоро ароматом лепешек потянуло от костра.
Крестьяне с интересом рассматривали Глеба, Волка и Щелкуна:
— Крепкие воины! Ты, Гийом, не отпускай их от себя…
Гийом рассмеялся:
— Такие уходят, не спросясь, а приходят, не ожидая приглашения, — с мечом.
Люди у костра назвали себя. Здесь были: Генрих, Анри, Франсуа, Франц, Огюстен, Поль, Богомил, Карл и еще некоторые, имен которых Глеб не запомнил. Женщину звали Моника. Право, странные имена бывают у людей на свете.
Глеб назвал побратимов:
— Это Волк. А это Щелкун.
И Волк показал зубы.
Крестьяне сказали:
— С такими зубами зачем ему оружие?
Щелкун пропел соловьем; соловьиная трель сменилась орлиным клекотом; клекот — уханьем филина; потом были еще: чириканье синички, курлыканье журавля, токование глухаря, треск сороки, крик чайки…
Затем Глеб сказал:
— Щелкун известен тем, что съел однажды живую мышь.
— Вот чудак! — посмеялись крестьяне. — Он что?.. Помирал с голоду? С таким умением подражать голосам птиц он в любом городе найдет себе пропитание. Любой хозяин усадит его за стол, желая потешить детей. А в рыночный день этот Щелкун может озолотиться.
— А вот Васил. Он на все руки мастер.
— Знаем его! — опять засмеялись у костра. — Всюду бездельник свой нос сует.
Эти слова Васил тоже честно перевел.
Утолив голод, продолжили разговор.
Глеб, указав рукой на великое множество костров, выразил удивление — как много идет на юг крестоносцев.
Но крестьяне сказали: то, что он видит, только малая часть одного великого целого. Основные силы идут с Петром Отшельником через Филиппополь. Но, увы, посетовали крестоносцы, многие из отправившихся в поход вообще никуда не придут — ни в Святую землю, ни домой не вернутся, ибо в дороге настигла их смерть. Особенно в Паннонии много погибло людей. Громили иудеев в городах. А какие-то города пришлось брать и приступом… И с той, и с другой стороны много полегло.
Крестоносцы с сожалением качали головами:
— Вначале нас было, как звезд на небе. Казалось, будто целые страны двинулись в путь. Но потом нас становилось все меньше: кто-то погиб в честном бою, кто-то — занимаясь разбоем, кто-то отстал, сломленный болезнью; многие утонули в Рейне и Дунае. А многие еще только собираются идти… Однако все происходит так, как того хочет Бог. С этим никто не будет спорить.
Потом крестьяне мечтали, как, должно быть, мечтали каждый вечер у костра:
— Нас так много, что мы с легкостью задавим неверных. Рыцарям, которые пойдут за нами, нечего будет делать… Мы торопимся, потому что хотим быть первыми. Мы освободим Гроб Господень, мы поклонимся реликвиям и займем лучшие земли. Мы устроим рай на земле. Всякий будет сыт, всякий будет иметь одежды вдоволь. Мы станем через день устраивать праздники… Ради такой жизни стоит немножечко потерпеть. Как ты считаешь, друг?
Глеб соглашался:
— Я знал многих людей, которые, не задумываясь, пошли бы с вами.
Крестьяне-крестоносцы сказали:
— Нужно большое мужество, чтобы, бросив все, пуститься в дальнюю дорогу, в неизвестность. Человек, как растение, предпочитает пускать корни. Как пустит, с места его трудно сдвинуть.
Потом они много говорили о Петре Отшельнике из Амьена, монахе, которого называли еще Пустынником. Глубокой веры, большой самоотверженности человек. Думая о душе, тело свое содержит в строгости. Много размышляет о Боге, много молится, а пищу принимает скудную. И в жару, и в стужу бос.
За ним народ идет безропотно и волю его исполняет с радостью. Ни у кого не возникает сомнений: с Петром Oтшельником во главе крестоносцы добьются успеха.
Услышав, как хвалят крестьяне этого монаха, Глеб сказал:
— Хотел бы я хоть разок взглянуть на него.
Ему ответили:
— Посмотришь еще. Мы встретимся в Константинополе.
В это время, привлеченный запахом лепешек, к их костру подошел верзила Ганс. Крестьяне дали ему каждый по кусочку. И сказали:
— Ты смотри, Ганс, сам этот хлеб не ешь! Мы даем его тебе для детей.
Ганс кивнул и хмуро посмотрел на Глеба.