Здесь Иеропес замолчал и кинул пару монет под ноги Димитре.
– Ох, не промах тавернщик! – засмеялся Гёде, но не пожалел высыпать на пол целый кошель серебра. – Димитра так юна и прекрасна! Ей нужно много денег. А мне, старику, зачем? Танцуй, Димитра…
И отец Торольв бросил горсть и сказал:
– О, как она чудесно гибка! И при том всего лишь женщина.
Ингольф и Эйрик тоже не были слишком сребролюбивыми. И их монеты катились по полу с неменьшим звоном.
Берест играл и играл. Медленный наигрыш, который выходил из-под его пальцев, рождался тут же, словно сам собой, вызывая своим появлением удивление даже у игреца. Как будто эта музыка была ниспослана свыше… И только Берест подумал об этом, как ему представились прекрасные видения: белокаменный город вдалеке, но не на земле, а как бы плывущий на облаке, над городом же тем в ясном синем небе – ангелы парят, а вокруг плывут корабли-лебеди. И еще игрец увидел святых – Бориса и Глеба, будто те спускаются к нему по солнечному лучу. Шапки на них княжеские, с меховой опушкой, волос – рыжеватый, а одежды – красные поверх черного, в руках же у обоих – мечи, не вынутые из ножен. Вот приблизились к игрецу святые князья и спрашивают его:
«Хочешь в этот дивный город?»
«Хочу! – отвечает. – А что в нем?»
«В нем жизнь райская, – говорит Борис. – И все святые в нем живут, и мы также».
«Мне ли туда! – не верит слуху игрец. – У меня, смотрите, ноги в крови, и много я грешен».
«Ты отмечен Господом!» – говорит Глеб и так светло смотрит на игреца, что у него оттого теплеет на сердце.
И еще говорит князь Глеб:
«Брось меч окровавленный и иди за нами, не бойся – ступай по лучу».
Так и делает игрец, меч бросает под ноги и ступает на луч.
Но здесь голова его начинает кружиться и он падает с луча, да так неловко, что натыкается левым плечом на острие меча. Святые же поднимаются все выше и выше и не оглядываются на игреца. И он кричит им вслед:
«Не держит луч, колет меч!..»
Князь Глеб слышит это, оборачивается и говорит с состраданием:
– Поднимите его!
Ингольф и Эйрик подняли игреца.
– У него жар, – сказал Гёде. – Нам не обойтись без лекаря.
Здесь в мыслях у Береста прояснилось, и он высвободил свои руки и показал всем, что может стоять без поддержки. Но Димитра крепко схватила его за правый локоть.
– Послушай, беленький! – сказала она. – Я отведу тебя к эскулапу.
Была уже глубокая ночь. И если бы не свет луны, то им пришлось бы находить дорогу на ощупь.
Игрец был слаб. Он чувствовал жар и чувствовал, что пот струйками стекает по его телу. И когда Димитра поддерживала его, он думал, как ей, наверное, неприятен запах, исходящий от него. Потом Берест удивился – почему здесь с ним одна Димитра, почему именно она, а не кто-нибудь другой, ведет его к эскулапу. И еще он боялся опять увидеть райский город и упасть, и оказаться беспомощным. Поэтому игрец решил укрепить свой разум разговором. Он спросил:
– Почему ты ведешь меня?
Но и она спросила его:
– А разве у тебя есть другая женщина?
– Нет…
– Нужно, чтобы за тобой присмотрела женщина. Иначе ты пропадешь. Эти скифы могут только убивать и напиваться. А ты умеешь любить, ты нежен. Об этом говорит твоя музыка… Я теперь твоя женщина и я вылечу тебя!
– Ты сильная! Это странно! Когда ты танцуешь, ты выглядишь бесплотной.
– Все, кто танцует, сильные! – с гордостью сказала Димитра. – Имя есть у тебя? Или ты просто – беленький?
– Есть имя. В крещении – Петр.
– Какое грубое имя! Оно не подходит тебе. Лучше я буду звать тебя Панкалос [30] . И ты всем говори, что твое имя – Панкалос.
– Что означает оно?
Димитра засмеялась:
– Не бойся, это хорошее имя, хотя в святцах его нет.
Они проходили кварталом, что находился возле самого залива. Воздух здесь был свежее, чем в глубине Галаты, и немного пах водорослями. Здесь ощущался легкий ветерок. Этот ветерок приятно освежал лицо Береста и как будто приносил облегчение. Но едва лишь Димитра, толкнув низенькую дверь, ввела игреца в чей-то двор, как тот снова ощутил прежний жар и сознание его замутилось… Он видел теперь черно-синюю мглу и факелы. В свете факелов иногда появлялись лица – бледное лицо Димитры и желтое, со впалыми щеками и сломанным носом, лицо человека, который, по-видимому, и был эскулапом. Этот человек безжалостно ощупывал плечо Береста, потом, не боясь ожогов, окунал свою руку в пламя факела и после огнеочищения снова мял рану и осенял входное и выходное отверстия множеством маленьких крестиков. Когда игрец стонал или пытался вырваться, изгибаясь на столе, эскулап будто не замечал этого, а продолжал свое дело, и выражение его желтого иссушенного лица не менялось. Эскулап без труда удерживал вырывающегося игреца, потому что в тонких жилистых руках этого человека таилась огромная сила. Эскулап надрезал ножом края ран, расширил их и затем вонзил в раны свои тонкие жесткие пальцы. Игрец готов был ударить в это ненавистное, выточенное из кости лицо или в бритое блестящее темя, в котором, как в медном горшке, отражался свет факелов, но Димитра удерживала его правую руку. А может, это была уже не Димитра, а кто-нибудь из слуг – уж очень тяжело навалились на грудь Береста. И сам он не мог рассмотреть, кто держал его, потому что в глаза натек пот и все расплылось. К тому же пот вызывал сильное жжение в глазах – игрец крутил головой и сжимал веки.
– Кость не задета, – сказал эскулап.
Здесь он достал из раны обломок стрелы величиной с ноготь и пояснил кому-то, что именно этот обломок вызвал образование болезнетворных соков и жар. Потом эскулап промыл рану прохладной темной жидкостью, назвав ее бальзамом из Египта.
– Так мы изгоняем дурные соки! А теперь нужно унять жар…
И эскулап прижег края раны круглым, раскаленным докрасна камнем, который он удерживал с помощью кузнечных щипцов.
Здесь игрец, как ни крепился, опять впал в беспамятство. Но скоро жар, изнуряющий тело, спал и совсем исчез, и тогда игрец пришел в сознание и почувствовал в левой руке почти такую же легкость, как в правой. И он поднялся и, оглядевшись, увидел, что лежал все это время на длинном, в рост человека, столе из мрамора. Вокруг же стола на невысоких табуретах-скамнаки дремали какие-то люди – домочадцы эскулапа или его ученики. Да, это были ученики – когда один из людей, встревоженный шорохом, пробудился и увидел сидящего на столе Береста, он выбежал из комнаты с криком: «Учитель! Учитель! Этот латинянин очнулся!» Тогда пришел эскулап, а за ним Димитра. И тут Берест увидел, что эскулап совсем не безобразен и что глаза у него большие и добрые, чуть-чуть навыкате, как у многих греков, и голый череп его уже не вызывает озлобления, а даже наоборот, как будто свидетельствует о высоком разуме эскулапа и его стремлении к простоте. Поэтому игрец пожалел о своей недавней ненависти и произнес слова благодарности.