— А вы! — укорил Аполлон. — Как же вы, называясь другом, могли молчать?
Федотов мягко устало улыбнулся:
— Вот видите: опять в вас заговорило сердце. Хотя разум ваш — я уверен — совершенно согласен с тем, о чем я говорил только что, — удовлетворившись молчанием Аполлона, Федотов продолжил: — Но я подозреваю, дорогой мой друг, — он сделал нажим на последнее слово, — что у графа были еще основания держать вас в неведении по отношению к сути происходящего. Не исключаю, что он хотел проверить вас — насколько сильны ваши чувства к Милодоре. Ни для кого не секрет, граф неравнодушен к ней. Он ее как бы опекает... и одновременно мучится ревностью... — доктор вздохнул и, надев очки, с искренним сочувствием посмотрел Аполлону в глаза. — Как бы там ни было, уважаемый Палон Данилыч, извините нас с Мишей. Поверьте: нам все это время тоже было нелегко.
— Так что же Милодора?.. — с несколько сумрачным видом напомнил Аполлон.
— Милодора жива и пребывает в полном здравии. Но, кроме этого, мне ничего не известно. На все остальные вопросы, которые вы зададите, сможет ответить только сам граф. И, я думаю, ответит, если вы посетите его...
Спустя часа полтора Аполлон уже сидел в роскошной гостиной в доме у графа.
Сам граф, как Аполлону заметил секретарь, в данное время занимался в кабинете письмами — по давно заведенному порядку. Далее секретарь не преминул сообщить, что порядок этот не нарушается ни для кого, разве что однажды было сделано исключение, когда господин Аракчеев явился по срочному делу в не назначенный час. Переписке же граф придавал большое значение, ибо по поручению правительства вел кое-какие дипломатические дела; посему маловероятно, уведомил секретарь — молодой человек с серыми быстрыми проницательными глазами, — что его сиятельство покинет кабинет или примет кого бы то ни было в течение ближайшего получаса.
Объяснив все это, секретарь завел разговор о вчерашнем наводнении — одном из самых сильных за всю историю города — перечислил разрушения, сведения по которым уже были известны графу, рассказал пару эпизодов, свидетелем которым был, но, видя, что Аполлон не поддерживает разговор, замолчал.
Уютно тикали старые английские часы, с улицы время от времени доносился шум проезжающих экипажей. Секретарь графа, присев за столиком у окна, перебирал с задумчивым видом какие-то бумаги, что-то дописывал; еле слышно шелестели страницы.
Дабы гость мог нескучно скоротать время, секретарь предложил Аполлону чаю. Аполлон выразил согласие, и молодой человек удалился сделать распоряжение.
Оставшись в гостиной один, Аполлон прошелся от стены до стены, стараясь унять волнение, какое охватило его, едва он вошел в этот дом; Аполлона все не оставляла мысль, что Милодора, любимая его Милодора, свет очей... находится сейчас где-то здесь же, под одной с ним крышей, и, быть может, уже знает, ей доложили, что Аполлон пришел... Но волнение, наоборот, еще более усилилось. Аполлон пробовал занять свое внимание чем-нибудь, заставлял себя разглядывать портреты, что были развешаны на стенах, приковывал свой взор к книгам в шкафах — настоящим фолиантам в сафьяне с золотым тиснением (в другое время он бы от этих шкафов не отходил), — однако ничего не мог с собой поделать; его все смущала полубезумная мысль, что вот-вот откроются двери и в гостиную войдет Милодора...
О, желанный миг!...
Как Милодора выглядит сейчас? Сильно ли изменилась?.. Как она вообще относится к нему — любит ли?..
Двери вдруг, и правда, отворились, и вошла с подносом хорошенькая служанка. На подносе были чай и вазочка с печеньем и миндальным орехом. Глаза Аполлона, которые секунду назад вспыхнули, теперь опять погасли. Он обдумывал новое ощущение: будто все, кого он встретил в этом доме, его хорошо знали, хотя он был здесь впервые: швейцар в дверях изменился в лице при его появлении, седовласый мажордом, с которым Аполлон столкнулся на лестнице, был чрезвычайно любезен, однако не мог скрыть удивления в глазах, у секретаря глаза были тревожные, будто он знал цель посещения Аполлона, а служанка вот... смущена...
Секретарь больше не являлся, предоставив посетителя самому себе, и Аполлон взялся за чашку. Однако ему не пришлось томиться здесь означенные полчаса. Он едва отхлебнул чаю, как ощутил неким шестым чувством, что в комнате уже не один. Аполлон поставил чашку на столик и в волнении оглянулся...
Граф... старый граф неслышными шагами входил в гостиную из-за портьеры, за которой, судя по всему, скрывалась дверца в кабинет.
Аполлон поднялся поприветствовать графа, но тот жестом велел ему сидеть. Любезностей хозяин дома не расточал; пожалуй, наоборот, он был достаточно холоден в обращении, чтобы это было замечено Аполлоном.
Сам граф не садился: возможно, демонстрируя этим, что прием гостя продолжительным не будет. Заложив руки за спину, граф остановился у камина. Молчание графа было весьма значительным — таким, что человек пылкого воображения, вроде Аполлона, мог надумать в своих фантазиях что угодно, даже самое худшее.
И Аполлон не скрывал все возрастающей тревоги.
Бросив на Аполлона несколько быстрых изучающих взглядов, граф сказал:
— Я знал, молодой человек, что вы придете однажды...
— Где Милодора, скажите? — едва вымолвил Аполлон. — Не посвящайте меня в подробности. Их я знаю достаточно. Скажите только, где Милодора?..— Успокойтесь, с госпожой Шмидт не случилось большей беды, чем случилось, — голос графа был глухим и бесцветным. — Она жива и здорова и даже, насколько я ее знаю, полна новых замыслов... она видит свое будущее на поприще литературы... Впрочем, я думаю, она сама вам все скажет...
— Она здесь?.. — в волнении прошептал Аполлон.
Граф улыбнулся только краешками губ:
— Вот для вас письмо от нее, — в руках графа чудесным образом оказался серый незапечатанный конверт.
Аполлон порывисто вскочил со стула, но вовремя справился с волнением. Он подошел к старому графу и, как величайшую драгоценность, взял у него из рук письмо Милодоры.
Граф продолжал:
— Когда вы прочитаете письмо, обдумайте все в спокойном состоянии духа. Бойтесь делать скоропалительные выводы — это мой вам совет. Никогда не спешите относить кого бы то ни было к своим недругам или друзьям. Всегда помните о том, что на поведение, на поступки наши оказывают большее влияние обстоятельства, нежели добрые свойства нашей натуры. Вспомните себя, не удивляйтесь мне...
— Я не увижу ее сегодня?
— Нет, сударь... — граф вздохнул. — Увы, я не могу вам уделить больше ни минуты. Меня ждут неотложные государственные дела. Порядок — есть порядок, не обессудьте... Но мы встретимся с вами еще как-нибудь; настанут лучшие времена... — уже уходя за портьеру, он добавил: — Если у вас возникнут вопросы, — на каминной полке колокольчик... Мой секретарь будет к вашим услугам...
С этими словами граф исчез.
Аполлон дрожащими руками достал из конверта сложенный вчетверо листок и, забыв обо всем, жадными глазами припал к написанному... Судорожно вздохнул, удерживая готовые хлынуть слезы. «Господи! Да славится имя твое в веках!...» Строчки прыгали перед глазами... Это был почерк Милодоры...