Уэллс не знал, что сказать, чтобы не развеять чары, поэтому вместо слов он просто подался вперед и поцеловал ее. Он боялся дышать, пока ее трепещущие ресницы со слезами на кончиках не опустились, а глаза не закрылись.
Вначале поцелуй был легким, и губы Уэллса едва касались ее губ, но вот он почувствовал, что она отвечает, и каждая клеточка его тела воспламенилась. Эти знакомые прикосновения, этот вкус ее губ что-то разбудили в нем, и Уэллс сильнее прижал Кларк к себе.
А Кларк в ответ приникла к нему, ее губы льнули к его губам, их дыхание смешалось в одно. Весь мир вокруг них исчез, и сама Земля стала всего лишь вихрем острых запахов да влажного воздуха, который заставил их еще сильнее прижаться друг к другу. Они соскользнули с корня, и мягкая земля бережно приняла их в свои объятия. Уэллсу так много нужно было сказать Кларк, но все слова куда-то подевались, и теперь его губы совершали упоительное путешествие по ее коже.
В этот миг на всей Земле не было больше ни одной живой души – лишь они двое. Именно так, как он всегда себе представлял.
В этом году на Фениксе дважды играла живая музыка. Совет одобрил это исключение, и впервые на памяти колонистов инструменты земной работы извлекли из консервационных ячеек и бережно доставили на обзорную площадку, где проходил Праздник наблюдения.
Эта ночь должна была стать одним из самых волшебных событий в жизни Гласс. На обзорную площадку со всех сторон стекались нарядные жители Феникса. Элегантно одетая толпа возбужденно гудела. Вдоль огромных окон прогуливались, беседуя, смеющиеся люди с бокалами игристого вина в руках.
Гласс стояла возле оживленно болтающих Хаксли и Коры. Она видела, как шевелятся губы подруг, но их слова не достигали ее слуха. Всем своим существом она была устремлена к музыкантам, которые уже рассаживались у дальнего края обзорной площадки. Но, когда они заиграли, Гласс начала неприкаянно переминаться с ноги ни ногу, с растущим беспокойством думая о Люке. Его не было рядом, и музыка, которая обычно окутывала ее своими чарами, казалась странно пустой. Мелодии, будто выражавшие сокровеннейшие тайны ее души, звучали не менее прекрасно, но сердце Гласс сжималось при мысли о том, что единственный человек, с которым она хотела бы разделить этот восторг, сейчас не с ней.
Оглядевшись, Гласс быстро нашла мать. На ней было длинное серое платье и их фамильная реликвия – пара лайковых перчаток. Чуть ли не единственные на всю Колонию, они потемнели от времени, но до сих пор оставались невообразимо дорогими. Мать разговаривала с одетым в канцлерский мундир человеком, который, однако, Канцлером не был, и Гласс с испугом поняла, что это Вице-канцлер Родос. Хотя девушка видела его всего пару раз, она узнала этот острый нос и насмешливую улыбку.
Гласс знала, что ей следует подойти, представиться, улыбнуться Вице-канцлеру и поднять тост за его здоровье. Под взглядами хорошо одетых, перешептывающихся жителей Феникса она должна с восторгом и признательностью поблагодарить Родоса за свое освобождение. Именно этого ждала от нее мать, и именно так нужно поступить, если ей дорога жизнь. Но, когда глаза девушки встретились со злобными темными глазками Вице-канцлера, она обнаружила, что не может заставить себя двинуться в его сторону.
– Вот. Подержи, пожалуйста. Мне надо на воздух,– сказала Гласс и сунула Коре свой нетронутый бокал.
Кора подняла брови, но не стала возражать: в этот вечер каждому полагалось всего по одному бокалу.
Бросив на мать беглый взгляд и убедившись, что та не смотрит в ее сторону, Гласс протиснулась сквозь толпу и выскользнула в коридор. Ей не встретилось на пути ни одной живой души, и она благополучно пробралась в квартиру, сняла свое нарядное платье, нацепила невзрачные штанцы и спрятала волосы под шапочку.
На Уолдене не было специальной обзорной площадки, но по правому борту тянулось множество коридоров с небольшими иллюминаторами. Именно с этой стороны должна была появиться комета, и тут с самого утра толпились свободные от работы уолденцы, чтобы занять местечко получше. К моменту появления Гласс все коридоры были запружены теснившимися у иллюминаторов людьми, которые возбужденно переговаривались громкими голосами. Дети уже прижимались личиками к кварцевым стеклам или сидели на плечах у родителей.
Гласс свернула за угол и увидела впереди расположившуюся у окна группу из трех женщин и четверых детей. Интересно, подумала Гласс, откуда взялся четвертый ребенок. Может быть, соседи попросили кого-то из женщин присмотреть за ним, пока они на работе? Или это сирота?
Самая младшая малышка подковыляла к Гласс и уставилась на нее, сияя улыбкой.
– Ну привет,– сказала Гласс, присев на корточки, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с лицом ребенка.– Ждешь, когда появится комета?
Малышка ничего не ответила. Ее большие темные глаза зачарованно смотрели на голову Гласс. Девушка поднесла руку к голове и слегка скривилась, когда поняла, что волосы выбились из-под шапочки и рассыпались по плечам. Она начала заправлять их обратно, но девочка протянул ручонки и уцепилась за одну из оставшихся на свободе прядей.
– Пози, оставь даму в покое.
Гласс подняла глаза и увидела, что к ним идет одна из женщин.
– Простите,– со смешком сказала она Гласс,– ей понравились ваши волосы.
Гласс улыбнулась, но ничего не ответила. Она научилась скрывать свое произношение, которое сразу выдавала уроженку Феникса. Чем меньше она говорит, тем лучше.
– Идем, Пози,– женщина положила руку на плечо малышки и увела ее прочь.
Было уже больше девяти часов вечера, и комета вот-вот должна была появиться. На Фениксе сейчас, наверное, установилась благоговейная тишина, а тут прыгали и смеялись дети, да парочка подростков громко вела обратный отсчет.
Гласс окинула коридор взглядом, но Люка нигде не было.
– Смотрите! – громко закричала какая-то маленькая девочка.
Из-за Луны поднималась яркая белая полоса. Вместо того чтобы потускнеть, как большинство комет, она росла, хвост ее пламенел и раздувался, заполняя своим сиянием космос. Рядом с ней потускнели даже звезды.
Гласс полубессознательно шагнула вперед, и приникшая к ближайшему окну пара посторонилась, чтобы дать ей место. Это так прекрасно, восхищенно думала Гласс. Прекрасно и страшно. Комета все росла, росла и наконец заполнила весь иллюминатор, словно летя прямым курсом на них.
Может быть, ученые Колонии ошиблись, рассчитывая ее траекторию? Гласс так сильно прижала руки к раме иллюминатора, что та впилась ей в ладони. Люди вокруг начали пятиться назад, в воздухе зазвучали испуганные крики.
Гласс зажмурилась. Она больше не могла смотреть.
Чьи-то руки обвились вокруг ее плеч. Ей даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять – это подошел Люк. Ощущения от его прикосновений, его запах были привычны ей, словно собственная кожа.