«Как в последний раз!» – подумалось Тому.
Музыка качалась лодкой на пологой зыби. Накатывала волнами прибоя, уверенной поступью приближающихся шагов. Над всем этим царила мольба, надежда на высочайшую милость. С графом творилось неладное: желая приблизиться к мистеру Холмсу, он словно двигался по колено в воде против ураганного ветра. Синюшное лицо исказила гримаса, при виде которой Тому захотелось перекреститься. Кто-то шел навстречу графу, мешая безумцу сдвинуться с места; кто-то молил небеса о чем-то, глубоко противном графу. «К Тебе взываю, – онемев, кричал Том Рэдклиф, в ужасе глядя на битву скрипки и безумца, – Господи Иисусе Христе! Прошу, услышь мои мольбы, даруй мне благодать Твою, не дай мне пасть духом…»
Том не знал, из каких глубин памяти явился этот хорал.
Граф не оставлял попыток добраться до упрямого музыканта, выигрывая у скрипки дюйм за дюймом. Том заставил себя пошевелиться. Тело отозвалось ноющей болью, словно Тома накануне отдубасила вся семейка лесорубов Гриффит. Кости, кажется, были целы. А мясо нарастет, не впервой! Пальцы нашарили кирпич, выщербленный с краю. Что графу кирпич, если ему пули доктора, как мертвому припарки? Но от роли зрителя Тома тошнило. Пожалуй, роль дурака, а следом закономерная роль покойника – и те больше пришлись бы по сердцу.
Холмса и графа разделяло уже три ярда. Торжествуя, граф оскалился; вперед протянулись непомерно длинные руки. Том, привстав, замахнулся своим жалким кирпичом. Доктор Ватсон поднял бесполезный револьвер…
Выстрел! И еще один!
Брызнув черным, колени графа подломились. Из горла вырвался нечеловеческий, скрежещущий вой, скорее похожий на звук рвущегося металла, и граф завалился набок. Ватсон с изумлением глядел на револьвер, словно впервые его видел – доктор так и не успел нажать на спуск.
Скрипка смолкла.
– Простите, что прервал вас, – сказали руины с сильным голландским акцентом. – Бах, если не ошибаюсь? Хоральная прелюдия фа-минор? Не знал, что есть переложение для скрипки…
– Есть, – кивнул Холмс, вытирая пот.
– Ваше?
– Прошу о снисхождении. Я – скромный любитель.
Над развалинами стелился зябкий предутренний туман. На фоне светлеющего неба сквозь белесое марево, похожее на редкий овсяный кисель, проступил темный силуэт. Тяжелый, до земли, плащ, широкополая шляпа с загнутыми краями; в руках, чуть разведенных в стороны – пара длинноствольных револьверов. Там, где у обычного человека располагается рот, тихо рдел багровый огонек. До Тома донесся запах, который ни с чем нельзя было спутать – чад сигары «Партагас».
– Мистер Пфайфер?!
– Увы, не имею чести быть знакомым. Абрахам Ван Хелзинг, профессор медицины и доктор права.
Доктор Ватсон опустил оружие:
– Вы появились исключительно вовремя, коллега. Мы у вас в долгу. Разрешите представиться: Джон Ватсон, врач. А это мой друг Шерлок Холмс. Примите нашу искреннюю благодарность!
Поднявшись на ноги, доктор резко, по-военному поклонился Ван Хелзингу, после чего начал отряхивать пыль с одежды.
– А я Том, – сказал Том. – Живу я здесь.
– В руинах? – изумился профессор.
– Нет, рядом. Сосед я…
Неподалеку от Холмса хрипел и корчился граф, уже мало чем напоминавший человека. Скребя землю пальцами, он все пытался дотянуться до несостоявшейся жертвы, и Холмс предусмотрительно отступил на шаг. Ван Хелзинг спрятал револьверы и подобрал аккуратный саквояж, стоявший у его башмаков.
– Не стоит благодарности, джентльмены. Уверен, в аналогичной ситуации вы бы тоже без колебаний пришли на помощь ближнему. Но каков эффект! Впервые вижу, чтобы на не-мертвого так действовала музыка! Вам почти удалось остановить его. Полагаю, тут дело в сочетании имени Христа, присутствующего в названии хорала, гения Баха…
– И мастерства Страдивари, – Холмс едва сдержал улыбку.
– Страдивари? Вы о фрагменте Ноева ковчега? Наверняка священная реликвия тоже оказала свое действие на тварь.
– Тварь?
– Как он вам представился, господа?
– Владислав Цепешер, граф Орлок.
– Он соврал. У мерзавца мания величия. Это так, птенец. Будь здесь сам Дракула, нам бы пришлось куда труднее.
– Птенец, тварь… Профессор, о чем вы?
Холмс медленно отступал, изучая ползущего к нему графа. Орлок – или кто он там был на самом деле – неприятно напоминал полураздавленное насекомое. К этому времени Ван Хелзинг окончательно выбрался из тумана. На вид профессору оказалось лет шестьдесят, но выглядел он весьма крепким для своего возраста. Коренастый, широкоплечий, с крупными чертами лица и мощным, гладко выбритым подбородком – Тому подумалось, что из профессора вышел бы еще лучший грузчик, чем из доктора Ватсона.
Скажем честно, бедный Том был согласен думать о чем угодно, лишь бы не о той дряни, которая упрямо стремилась добраться до мистера Холмса.
– Увы, таков мой крест, господа, – с грустью признался профессор. – Столько раз я сталкивался с неверием, а то и с откровенными насмешками, что уже привык. Но сейчас перед вами – живое доказательство! Точнее, условно живое. Я слышал о вашем дедуктивном методе, мистер Холмс. Проверьте его остроту на твари – или графе, если вам угодно! Итак, что мы имеем? Существо, способное погрузить троих здоровых взрослых мужчин в столь глубокий сон, что их не разбудить никакими способами.
– Парализующий яд, – быстро ответил Холмс.
– И я, – добавил Ватсон, – еще не успел опробовать прижигание углями!
– Ну у вас и методы, коллега! Это не яд, и прижигание их не разбудит. Солдаты проснутся, когда мы уничтожим тварь. Но допустим на минуту, что вы правы. Идем дальше. Существо, обладающее невероятной силой – вы испытали ее на себе.
– Сила у него действительно выдающаяся. Но я видел душевнобольных, которые…
– Которых можно было остановить хоральной прелюдией Баха?
– Возможно, это одно из проявлений его психоза! – упорствовал Ватсон.
– А где вы видели душевнобольных, на которых не действуют пули?
– Но ваши-то подействовали! – парировал Холмс. – Надо проверить: у него под одеждой могут быть спрятаны металлические пластины. А колени он не защитил…
– Тогда прошу убедиться! Помогите мне, коллега.
Вдвоем доктор с профессором перевернули графа на спину и, не сговариваясь, быстро наступили ему на запястья. Мерзавец жутко хрипел и пытался вывернуть шею, желая запустить клыки в ноги своих мучителей, но у него ничего не получалось.
– Молодой человек, подайте мой саквояж.
Исполнив просьбу Ван Хелзинга, Том поспешил ретироваться на исходную позицию – подальше от щелкающего зубами графа.