– Может, они наврали сержанту.
– И что с того? Один мужчина и одна женщина! А нас трое. И у нас с Пепе револьверы. А у тебя, Эмилио, бритва и нож с пружиной, который ты очень метко бросаешь. Что, испугался американца и его блондинки?
– Богом клянусь, нет! – взбесился Эмилио. – Когда выходим?
– Позже, – сказал Хуан. – Совсем поздно, когда все заснут. А сейчас пора перекусить. Я принес бобы и тортильи.
Он протянул Пепе еду, завернутую в промасленную газету, и тот начал собирать ветки для костра. Эмилио и Хуан смотрели на яхту. Даже после заката она слабо светилась над темной гладью воды, как белое призрачное пятно.
На носу иола горел керосиновый фонарь. Яхта нервно покачивалась на черных волнах, беспокойно оплывала якорь полукругом, замирала и возвращалась, слегка кренясь, когда ветер дул ей в борт. Из каюты саманные постройки Тетуилана слабо мерцали на фоне туманных вершин Герреро, сливавшихся с затянутым облаками небом. Пристань опустела и погрузилась во мрак, если не считать одинокой лампы над ледником. Пенистые волны с тихим шорохом разбивались о скалы Ладронес.
Джейн Томпсон сказала:
– Билл, мне тут не нравится.
Они лежали в каюте каждый на своей койке. При свете керосинки Билл Томпсон читал «Путеводитель по Тихоокеанскому побережью».
– В чем дело? – Он поднял глаза.
– Просто мне тут не нравится, – сказала Джейн. Это была стройная, бесспорно красивая женщина с покрытой редкими веснушками кожей. Прямые, выгоревшие на солнце волосы она стянула в тугой хвост.
Билл Томпсон закрыл «Путеводитель». Его крепкое, сбитое тело, как будто выточенное из тикового дерева, под солнцем обрело цвет сыромятной кожи. Светло-голубые глаза на загорелом лице казались почти прозрачными, как бриллианты. Неровные очертания заживающего ожога на руке – как-то во время качки Билл обварился кипящим рисом – доказывали, что даже тик и сыромять при всей своей прочности могут быть уязвимыми.
– Согласен, это не лучшая стоянка в мире, – сказал Билл.
– Я о другом. Мне не нравится этот городишко.
– Еще одна мексиканская рыбацкая деревня, не больше того.
– Да. Но что-то здесь не так. И еще тот попрошайка. Он шел за нами весь день.
– Ну… Нищие обычно так и делают.
– Разумеется, – быстро проговорила она. – Но он не просил милостыню, понимаешь? Просто шел и пялился на нас. Следил за нами весь день.
– И что с того? – В голосе Билла проскочила нотка раздражения.
– Милый, – сказала Джейн. – Ты знаешь, я не истеричка. Ненавижу пустую болтовню и дамские слезливые припадки. Но мне и правда тут не нравится.
– Утром мы снимаемся с якоря, – напомнил ей Билл. – И в путь с первым лучом зари.
– Знаю… Но, Билл, разве нельзя отплыть прямо сейчас?
Он бросил на нее пристальный взгляд:
– Ты серьезно?
– Более чем, – ответила Джейн. – Я сама не своя. Как вспомню этого нищего – мороз по коже. Даже яхта на нервах, разве не чувствуешь? Билл, корабль не желает здесь оставаться.
– Хочешь отплыть сейчас, посреди ночи?
– Да, хочу. Это возможно?
– Не знаю. Выход из бухты чертовски неудобный. Море волнуется, и ветер в сторону берега. Будем лавировать всю ночь.
– Ну пожалуйста, – попросила она.
Он встал:
– Схожу на палубу, осмотрюсь и тогда решим. Сказать по правде, мне это местечко тоже не по душе. Илистое дно. Паршивая якорная стоянка.
Билл Томпсон поднялся по лестнице, открыл люк и выбрался на палубу.
Джейн закурила и легла на спину, пытаясь понять, почему ей тут не нравится. Они с Биллом далеко не первый день плывут вдоль западного берега Мексики. Обычно рыбацкие деревни вполне дружелюбны. Иногда, правда, они казались ей равнодушными, а пару раз – даже откровенно враждебными. Но ни разу Джейн не ощущала того, что ощутила сегодня в Тетуилане: все дружески улыбаются, а по пятам шагает нищий, мрачный, как грозовая туча. Ее впервые охватило странное чувство: что-то вот-вот произойдет.
Яхта качнулась, и Джейн услышала странный звук – будто деревом ударили по металлу. На долгую минуту все стихло. Потом загремела цепь. И опять тишина. На яхте царило безмолвие, если не считать скрипов корпуса и стука грота-фала о мачту.
Джейн погасила сигарету. Что-то слишком долго Билл осматривается. Лучше бы не заходить в этот узкий залив на семи ветрах, надо было остаться в открытом океане и плыть всю ночь в Акапулько. Но это, конечно, глупо, учитывая ветер и неспокойное море.
Яхта опять покачнулась, и грота-фал перестал стучать. Джейн прислушалась, но ничего не смогла разобрать.
«Не будь дурой, – сказала она себе. – Скоро тебе призраки начнут мерещиться, если не возьмешь себя в руки. Билл просто чем-то занят».
Она хотела встать, выйти на палубу и посмотреть, что там происходит. Но у нее не было сил.
Снаружи стонал ветер. Джейн достала еще одну сигарету и услышала мягкий перестук шагов на палубе. И снова стало тихо.
Она рывком поднялась на ноги и оглядела каюту в поисках оружия. Внезапно она осознала, как это важно – иметь при себе оружие. Под руку не подвернулось ничего, кроме тупого кухонного резака. Она схватила его, потом, мысленно пристыдив себя, положила на место.
Грот-люк открылся. Джейн снова взялась за резак. Но это был Билл. Он спустился по лестнице и сел на свою койку.
– Сделаешь кофе? – попросил он.
Она подкачала примус:
– Где ты был так долго?
– Ветер усиливается, – сказал он. – Я подготовил к отдаче второй якорь и закрепил канат петлей на битенге. На всякий случай.
– Ох, – вздохнула она. – Я слышала, как гремит цепь… Билл, пожалуйста, давай уплывем отсюда!
– Неплохо бы, – кивнул он. – Не доверяю я местному грунту.
– Значит, отплываем?
– Милая, – сказал Билл, – это просто невозможно. Ветер дует с моря и гонит большие волны. В таких условиях искать фарватер очень рискованно.
– Он огражден буями.
– Конечно. Но буи не подсвечены. Даже с мощным прожектором мы будем искать их бог знает сколько времени. Пропустим один буй – и нас снесет на Ладронес.
– Мы можем двигаться медленно, у нас же есть мотор.
– Предположим, мы вышли в море. Сейчас барометр падает, и ветер уже пять баллов. Мы будем бороться с ветром, он станет сносить нас к берегу, а потом вдобавок может начаться шторм.
– И все-таки, – упрямо сказала Джейн.
Билл посмотрел на нее с восхищением:
– Знаю, ты готова отплыть немедленно, и ничто тебя не остановит. Это твоя черта, милая: такие мелочи, как ветер и море, тебе нипочем.