Вся четверка сейчас сидела на одной кровати, ожидая меня. Фаль вернулся с дежурства, и его уже, видно, ввели в ситуацию. Действительно, невозмутимый мальчик. Когда мы с Тилем выходили из оранжерейного купола, он даже глазом не моргнул. Покосился на Тиля, приложившего палец к губам, и уставился на противоположную стену…
– Все в порядке, – сказал кудрявый светленький мальчик. – У нас есть старые записи системы надзора. Такие, где мы спим… Они сейчас и транслируются. Если кто-то решит посмотреть, то ничего не заподозрит.
– Спасибо, Грик. Я верю.
Усевшись на полу, я выжидающе посмотрел на детей. Ну, спрашивайте.
Ребята переглянулись.
– Откуда вы нас знаете? – спросил Грик.
– Мы уже знакомились, мальчики. Неделю назад.
Недоуменные взгляды.
– Мы говорили о принятии решения. О том, что порой судьба мира зависит от одного человека…
– Наставник Пер? – вдруг спросил Тиль. – Это вы, Наставник?
– Не верю! – резко сказал Грик. – Нет!
– А я верю! – Тиль соскочил с кровати, метнулся ко мне и пристроился рядом, схватившись за руку. – Вот!
Он просто на ласку напрашивался. Для него не имело значения, вру я или говорю правду, лишь бы можно было считать меня Наставником… Я потрепал его по голове свободной рукой, в которой не было Зерна, и сказал:
– Ребята, давайте я с вами посоветуюсь. Больше вроде не с кем. Да и… в конце концов – вам жить. Это ваш мир. Я сам не вправе…
– Рассказывайте, – согласился Фаль. – Наверное, это будет очень интересно.
Он тоже соскользнул с кровати и лег на пол. И не рядом со мной, и не в стороне. Грик и Лаки остались сидеть, даже подвинулись друг к другу. Ну вот, нормальное разделение группы при нестандартной ситуации.
– Только вы меня не перебивайте, – попросил я. – Мне и так будет трудно. Выслушайте, а потом спросите, если что-то непонятно.
Кивнули все. Даже двое скептиков.
– Я человек. Но человек с другой планеты. Мы менее развиты в техническом отношении, но тоже летаем в космос…
Я рассказывал как можно короче, как можно суше. Нельзя же превращать рассказ в лекцию на всю ночь. А сказать надо было так много… Про Землю, где до сих пор, в каком-то смысле, их любимая Крепостная эра – пусть мы и научились летать между звезд. Про Конклав, сковавший сотни цивилизаций неумолимыми законами. Не со зла, конечно… скорее из жестокой необходимости. Про то, что появление геометров в нашем космосе породило у Слабых рас надежду – и я, в обличье погибшего регрессора Ника Римера, отправился на разведку…
Они поверили не сразу. Я видел, как медленно меняются их лица, как по ним пробегают то удивление, то восторг от моей фантазии, то потрясенное понимание, что сказанное – правда. Может быть, мне помогла их детская доверчивость. Может быть, они почувствовали, что я не умею врать. Лаки слез с кровати и сел рядом. Последним сдался Грик. Зато сдался бесповоротно – сел рядом и обнял меня за плечи. Прошептал, легко переходя на ты:
– Мы тебе поможем, регрессор Петр! Вы будете нашими друзьями! И Конклав мы тоже научим быть друзьями!
Он уже чувствовал себя не маленьким мальчиком, живущим под неусыпным присмотром, а отважным регрессором…
Я не стал спорить. Я начал рассказывать про то, каким увидел их мир. Вначале – глазами Ника Римера, лишенного памяти. Потом – как человек Петр Хрумов.
Ребята задергались.
Наверное, я был жесток. Но если болезнь запущена, то приходится обращаться к хирургу.
– Тюрьмы и концентрационные лагеря – они у нас тоже были. Даже сейчас… есть. Только санаториями мы их не называем.
– А что же делать, если человек болен? Если он злой? Если он мешает другим, если может убить! Мы же не маленькие, мы знаем, что всякое бывает! – крикнул Тиль, заглядывая мне в глаза.
– Не называть это болезнью, – просто ответил я.
Я рассказал про Гибких Друзей, с одинаковой охотой пожирающих рыбу и людей. Десятком фраз я разнес в пыль все то розовое здание Дружбы, что старательно возводили Наставники. И понял, что с этим пора завязывать. У Тиля снова были мокрыми глаза, у невозмутимого Фаля дергалось веко.
Не хирург я. Мне самому больно.
Я перешел на Тень. Не стал говорить про предательство своих друзей – это только наше дело, в конце-то концов. Рассказал про бесконечные цепи миров – миров, занятых войной, миров, занятых любовью, миров, занятых земледелием… ковырянием в носу… переливанием из пустого в порожнее… постижением непостижимой истины…
– Все, что угодно? – спросил Грик.
– Да.
– А если того, чего я хочу, нигде нет?
Это, похоже, был не совсем абстрактный вопрос. И я ответил на него как можно убежденнее:
– Найдется что-то очень близкое. Ну… или найдется пустой мир. Для тебя одного.
– Для меня одного – не хочу… – мрачно ответил Грик. – Но тогда получается, что Тень – это вовсе не плохо?
– И не хорошо, и не плохо. Это… – Я вдруг нашел нужный образ. – Это словно фильтр. Как в вашем водоводе. Только там он для мусора, а в мирах Тени Врата служат фильтром для людей. Сразу видно, кто чего стоит. Кому что нужно. Отсеивает, разбрасывает – кого на войну, в кровавую баню… причем каждого – на правую сторону. Кого стихи сочинять под звездным небом, пока не надоест. Беспощадный фильтр, ребята. Такой пройти не каждому по силам. Может быть, человек и справился бы с собой, не превратился ни в тирана, ни в подлеца. Только Тень – она любому рада помочь. У нее-то как раз никакой этики нет и не было никогда…
Я протянул руку перед собой. И разжал ладонь, хотя маленький зверек внутри меня вопил, что выпускать Зерно из рук нельзя…
Огненный шарик упал на пол. Спрятался между «соломенными» ворсинками ковра.
– Это – Врата. Мне их дали… или не мне, а Нику Римеру. Наверное, Римеру, потому что он заставил привезти Зерно сюда. Вот только я не знаю, что с ним делать.
– А как заставить его расти?
Это Грик. У него самый деловой подход.
– Не знаю. Но думаю, что пойму, если понадобится. Только вначале надо решить.
Лишь теперь они поняли, чего я от них хочу.
– Где-то там, в Ядре, под небом, горящим от звезд…
– Я помню, – сказал вдруг Тиль. – Да мы все помним. Родина пятью этапами перемещалась, на первом еще небо не изменилось…
– А вот и неправда, изменилось, – оборвал его Грик. – Ты тогда еще под стол пешком ходил, а мне уже три года было, я помню!
Три их года – шесть наших. Геометры двигали свою систему почти семь настоящих лет, это им не скаут… Я дождался, пока мальчишки сбросили напряжение в этом смешном споре, и продолжил:
– Под небом, горящим от звезд, в Ядре Галактики есть такая планета… не знаю я, как она называется. Только это ведь совсем не важно, какое имя дать своей Земле. А если все же кто-нибудь спросит… – я усмехнулся, – то можете сказать, что она имеет номер В-642. И если он не улыбнется в ответ, то можно с ним больше не разговаривать.