Я молчал. Да, он был прав.
Но почему я не верю в правду?
– Никки, твое сознание испытало психическую регрессию, – сказала Катти. – Бегство в детство. Ты спрятался от мира, вернувшись к эмоциональным реакциям подростка. Все мы в детстве испытывали такие сомнения. «Почему Наставник советует мне быть врачом, если я хочу стать модельером? Почему Мировой Совет не начинает полномасштабных операций с Дальними Друзьями? Ведь это так интересно!» Нам пришлось повзрослеть, понять законы развития общества, усвоить уроки истории. И все стало на свои места.
Молчаливый Ган кашлянул и неуверенно добавил:
– Тебе придется взрослеть, Никки. Наверное, это легче будет сделать рядом с Наставником.
Всё. Мои друзья решили за меня. Согласились с Мировым Советом и Пером. Безоговорочно поддержали их. Мелкие проблемы решаются на уровне Наставника и подопечного, а мое мнение – это мелочь.
Нет, я ничего не имел против профессии Наставника! Как и против профессии диспетчера энергостанции или оператора сельскохозяйственных машин. Я не знал их минусов. А в профессии Наставника скорее были сплошные плюсы.
Но дурацкая психическая регрессия заставляла меня мысленно протестовать. Словно всю жизнь мне навязывали какие-то роли и я был вынужден подчиняться, а сейчас снова все повторяется…
Платформа остановилась у дверей первого зала. Мы пошли к выходу. Пер поглядывал на меня. В отличие от ребят, полностью довольных принятым решением, он чувствовал напряжение.
– А не махнуть ли нам в «Матушкин свет» всем вместе? – неожиданно спросил он. – Я поговорю, вас заменят на работе.
– Наставник, это здорово! – воскликнула Катти.
– Никки будет очень полезно ваше общество, – продолжал рассуждать Пер. – Вы с Тагом уже неплохо ему помогли. Если еще и Упрямец Ган подключится…
Ган смущенно улыбнулся.
– Решено, – бодро сказал Пер. – А, Никки?
Не надо давать лекарство насильно, Наставник… Я не сказал этого вслух, конечно же. Но он почувствовал.
– Хочешь, побродим в парке, Ник? Или сразу отправимся в интернат?
Не надо сластить пилюли, Наставник. Это не та свобода выбора, о которой я мечтаю.
– Здесь слишком сумрачно, Наставник, – ответил я. – Лучше отправимся в «Матушкин свет».
* * *
Кабины как транспорт – это очень удобно. Даже странно, что в моей душе не осталось никаких приятных ассоциаций, связанных с ними. Может быть, нечасто доводилось пользоваться?
– Вторая кабина интерната «Матушкин свет», – сказала мне Катти. – Давай. Учись.
Мне предоставили право первому пройти сквозь пространство. Я оглянулся на Пера, тот закивал.
Ну ладно.
Я коснулся терминала, уже привычно ощущая вязкую массу коллоидного активатора. А если отправиться в другую кабину? Куда-нибудь на побережье, к морю? Вот удивятся мои друзья, не найдя…
Уточните пункт назначения.
– Вторая кабина интерната «Матушкин свет», – пробормотал я. Испуг был внезапным и очень обидным. Нет, не гожусь я на роль возмутителя спокойствия.
Входите.
Синяя вспышка под ногами. За мутными стенами цилиндра, казалось, ничего и не изменилось.
Выходите.
За дверью тоже был парк. Но совсем другой. Вокруг статуи Наставника в Служении все казалось слишком правильным, аккуратным, выровненным, окультуренным. Прямые дорожки, невысокие стриженые деревья. А здесь – настоящая чаща. Много реликтовых елей с синеватыми иголками в руку длиной. Заросли можжевельника. Одна-единственная посыпанная песком тропинка, уходящая в лес. Воздух – густой от смолистого запаха деревьев, живой.
Мне вдруг стало легко.
Я отошел от кабины, огляделся. Вдали, там, куда вела тропинка, проглядывали светлые стены зданий. Тишина, лишь легкий стрекот в кустах. То ли насекомое, то ли птица – подсознание ничего не подсказало. Из кабины пока никто не появлялся: может быть, возникла заминка, может быть – мне разрешили побыть одному.
– Здравствуйте.
Я оглянулся – из кустов проглядывала детская мордашка. Перепачканная и любопытная.
– Привет, – сказал я. – Выбирайся.
– А вы один прибыли?
– Нет, с друзьями и Наставником.
Мальчик покосился на кабину. Решил:
– Тогда я побегу.
Пожав плечами, я сказал:
– Ну беги.
Но мальчишка медлил.
– Я занятия пропускаю! – выпалил он наконец, явно в восторге от собственной смелости.
– Молодец, – искренне похвалил я.
Кажется, он растерялся. Помедлил, потом кусты зашуршали, и между деревьями мелькнула маленькая улепетывающая фигурка.
Да, великолепный из меня Наставник. Как из песка посох…
Ну куда же я могу деть свои примитивные, ненормальные реакции?
Сквозь пластик кабины пробился свет. Дверь открылась, вышел Пер. Пристально посмотрел на меня:
– Ты один здесь?
– Да, – не колеблясь, солгал я. Так беззаботно, что Наставник, похоже, поверил.
– Узнаешь что-нибудь, Никки? Сердце отзывается?
– Нет. Но мне здесь нравится.
– И то хорошо, – вздохнул Пер. Подошел ко мне. Походка у него и так была бодрая, молодая, а сейчас вообще стала пружинистой, энергичной, словно сосновый воздух влил в него силы. – Тебе не могло не понравиться, Никки.
Из кабины вышла Катти, потом Таг, потом Ган. На их лицах появлялся такой восторг, что мне стало завидно.
– Я год здесь не была! – воскликнула Катти. – Ребята, все как раньше! Даже у стрекотунчика гнездо на прежнем месте!
Покосившись на кусты, я попытался разглядеть гнездо неведомого стрекотунчика, но так ничего и не высмотрел.
– Сейчас хорошее время, – сказал Пер. – У маленьких – послеобеденный отдых. У старших – занятия или подготовка-к-труду. Никого не побеспокоим.
Мы пошли по тропинке. Я замечал, что все поглядывают на меня, словно ждут, что свершится чудо и я воскликну: «Помню! Вот дерево, на которое мы лазили в детстве! Вот куст, о который исцарапался Ган!»
Можно в общем-то что-то подобное сказать. Наверняка окрестности кабины служили местом детских игр, пряток, здесь сооружали тайные домики и прятали секретные записки. Мальчик, карауливший у кабины случайных гостей, был тому отличным доказательством. Но мне не хотелось лгать, даже ради удовольствия друзей.
Они и сами скажут все, что я мог бы придумать.
– Никки, ты помнишь, мы тут играли в регрессоров! – сказал Таг. – Ты прятался в засаде и сбил арбалетной стрелой берет с Гана! Катти потом за тобой полдня гонялась по парку!