– Начнем лечение, – сказал Клей. – Надо привести санитарный блок в порядок. Унитазы должны сверкать. Если хорошенько поищешь, то найдешь щетку и порошок. Если не найдешь, то что-нибудь придумаешь.
– Мне кажется, что для этой работы есть определенная очередь, – сказал я.
– Есть. И сегодня твой день.
Я медлил. Здесь была своя жизнь и свои законы. Возможно, новичкам полагалось заниматься чисткой унитазов и спать на верхних койках.
Но мне эти законы не нравились.
Я закрыл дверь.
– Мне кажется, Клей Гартер, что ты ошибаешься, – предположил я.
– А может быть, ошибаешься ты? И очень сильно?
– Может быть, – согласился я. – Но это мои ошибки.
Клей двинулся ко мне. Неторопливо.
– Кли, он же регрессор! Он приемчики подлые знает! – тонко крикнул светловолосый парень. – Кли, не поранься!
Клей не отреагировал. Даже улыбнулся. Может быть, Наставники тоже знают приемчики? Или, скорее, он уверен, что амнезия лишила меня всех навыков…
Я не успел отреагировать на удар. Заметил его и понял, что получу в челюсть, но тело было еще слишком вялым, расслабившимся от тепла.
Мир качнулся, и я полетел к стене. Ударился затылком, так что потемнело в глазах. Рука попала на раскаленную решетку нагревателя, и боль ожога привела меня в чувство. Я дернулся, поднимаясь вдоль стены. Из разбитой губы сочилась кровь.
– Начнем лечение, – сказал Клей. – Итак, спорить со старшим барака – тем более Наставником – плохо…
– Ты давно не Наставник! – вдруг выкрикнул Агард. – Оставь парня, Клей!
Голос Тараи сорвался, когда Гартер коротко посмотрел в его сторону. Кажется, он тут же пожалел о своем вмешательстве. Но оно придало мне сил. Дало опору покрепче, чем стена за спиной.
Так ли я не прав?
– Раскаиваешься? – спросил Клей, подходя ко мне.
– Нет, – прошептал я.
– Парень, тебе плохо придется, – сочувственно сказал Клей.
…Что-то менялось. Что-то происходило со мной. Краски становились ярче, звуки – оглушительно громкими. Дыхание людей казалось громом. Движения Клея – медлительными и неуклюжими. Сердце замерло на миг – и зачастило сумасшедшим, отчаянным ритмом. Тук-тук, тук-тук-тук… Я уже был на этой грани, на последней черте, отделяющей меня от страшного и манящего мига… мига, за которым что-то случится. Тогда, схваченный Тагом и Ганом, я устоял.
А сейчас – нет.
Клей прыгнул, протягивая руки к моему горлу. Я сместился, ускользая. Тело жило своей жизнью, я лишь следил за происходящим, онемевший, парализованный наблюдатель по имени… по имени…
Старший барака врезался в стену, замотал головой, разворачиваясь. Но я уже был рядом. Не торопился, ждал, пока Клей замахнется, отчаянно, уже понимая, что охотник и жертва поменялись местами.
Не бойся, не бойся, – зашептал в голове незримый хор. Знакомо, почти как управляющие системы, но это было совсем другое, совсем… знаю, помню…
Я перехватил бьющую руку – это оказалось не сложнее, чем поймать качающуюся на ветру ветку. И хруст, когда кости бывшего Наставника сломались под моими пальцами, был таким же деревянным и не страшным.
Он закричал, но в нем было очень много сил и воли, в этом пожилом крепком человеке, решившем учить меня жизни. Пинок в низ живота – сильный и точный.
Я не чувствовал боли.
Боль – для других.
Отныне и навсегда.
Я еще раз перегнул ему руку – в плече. Это слабый сустав, а боль рвущихся мышц – посильнее, чем от сломанной кости.
Боевая трансформация…
Их было трое, бросившихся ко мне, стоящему над поверженным Клеем Гартером. Остальные не вмешивались. Они оказались дальновиднее.
По удару на каждого. Больше не нужно. В живот, в нервные центры. Я не знаю, куда следует бить, но это знают мои руки. В узлы парасимпатической нервной системы, в те центры, что через мгновение взорвутся нестерпимой болью. Три тела, корчащихся на полу.
Я хочу еще!
Мне нравится это!
– Нее-ддрууугг!
Голос светловолосого типчика долог и вязок. Он успел выскочить в тамбур и вернуться с лопатой. Держит ее неумело – похоже, не для всех в санатории обязательна трудотерапия…
Подставив руку, я принял сверкающее лезвие на запястье. Рубашка лопнула, вспоротая острой сталью.
Из царапины на коже выступила капелька крови.
Левой рукой я взял парнишку за лицо, сдирая кожу с порозовевших щек, и швырнул на ряды коек. Он врезался головой в металлическую стойку и затих.
Возвращение в режим мимикрии…
– Спасибо, куалькуа, – прошептал я Чужому, пропитавшему мое тело, тело человека с Земли.
Боль. Тяжесть. Распирает голову.
Там маленькое землетрясение. Пропасть, отсекшая мое прошлое, выворачивается наизнанку, вздымается горой.
Как больно…
Слишком много слов. Новых слов. Слишком много памяти.
Я – не Никки Ример!
Я – Петр Хрумов!
Концлагерь можно назвать санаторием, но разве это что-то изменит?
– По местам, мразь! – прохрипел я.
Люди шарахнулись от стола. К койкам, к сомнительной привычности отведенных им мест. Даже троица, попытавшаяся вступиться за Клея, заковыляла прочь.
– Убрать его!
Двое послушно оттащили бывшего Наставника на койку.
– Врач… есть? – уже тише спросил я. Один из заключенных нерешительно поднял руку. – Займись… им.
Я сел у стены, закрывая лицо руками.
Слишком много новых слов. Слишком быстрый переход.
Дед, школа, училище, фирма, Хикси, счетчик, Данилов, алари…
Я ведь убивал их по-настоящему!
* * *
– Все должно выглядеть достоверно, – сказал командующий красно-фиолетовой эскадры алари. – Ты будешь драться и убивать нас. Мы тоже постараемся убить тебя. Но твои шансы велики. Никто из нас не наденет бронекостюм. Десантники будут удалены с территории флагмана. Тебе придется пройти сквозь заслоны из пилотов и техников. Они не владеют приемами близкого боя.
– Я не хочу, – сказал я черной мыши.
– Никто не хочет умирать. Это закон жизни. Но порой приходится забывать все законы…
Голова раскалывалась от боли. Сердце замедляло свой бег.
Куалькуа!
Да…
Почему я был так беспощаден?
Временно активировались центры агрессии. Необходимое условие для боя.