– Ох, привет, Старк! Эй, да ты в каком-то туннеле сидишь!
– Ага. Зенда на месте?
– Господи, да нету ее, Старк! У нее в следующие семьдесят два часа сплошные встречи и совещания подряд. Что-нибудь ей передать?
Я секунду думал. Но ничего не придумал, ничего особо существенного.
– Просто скажи, что я звонил. Нет, скажи вот что: скажи, что я помню водопад.
– Непременно передам. Что ты помнишь водопад. Так и передам.
– Спасибо, Ройн.
Я услышал впереди какой-то звук, дал отбой и прижался к стене изо всех сил. Любой выстрел может оказаться критическим, решающим, так что я весь сжался, напряг руку и сам напрягся, насколько было возможно, ожидая – я отлично это понимал – неминуемой смерти.
После всего, что я проделал, всего, что я видел, длинного пути, который я преодолел, мне теперь предстояло умереть от пуль в древней канализационной трубе при выполнении не слишком важной работы. И тут я обнаружил, что мне вовсе не все равно, что меня это здорово беспокоит. И это было странно. Всего несколько лет назад мне было бы наплевать. Что-то во мне изменилось, и совсем недавно. Что-то произошло в моем организме, что-то сдвинулось и расслабилось. И теперь я чувствую себя гораздо хуже, но беспокоюсь гораздо больше. Что-то со мной происходит, а я и не знаю, что именно. И теперь, судя по всему, никогда не узнаю.
Звук повторился, и у меня невольно чуть дрогнула рука. Звук был едва слышный, но, думаю, я понял, что это такое. Я чуть приоткрыл рот, чтобы звук проникал через него и доходил до евстахиевых труб, а не только до ушей, и напряг все нервные окончания, чтобы лучше слышать. Звук раздался снова, и у меня отвалилась нижняя челюсть, сама по себе, без всякого моего участия.
Это был смех! Этим звуком точно был смех!
У меня большой опыт общения с разными мачо. За последние девять лет я успел поработать на, вместе и против огромного количества самых разнообразных солдат, полицейских, сумасшедших, боевиков и гангстеров и встречался с широчайшим спектром разных парней типа «если оно движется, застрели его» и «если оно не движется, стреляй, пока оно не задвигается». Когда подобная личность выходит на охоту, когда у него намечена жертва и она уже у него на мушке, и он уже готов разнести ее в мелкие кровавые дребезги, некоторые из них начинают смеяться. Некоторые смеются нервозно, в последнюю секунду осознав, что вот-вот сделают нечто чудовищное. Некоторые смеются от всей души, отчаянно гордясь своей силой и ловкостью, а некоторые смеются тоненьким смехом полностью и безнадежно сбрендивших, психически больных людей, смеются, когда сидящий у них внутри гнусный дьявол высовывается наружу, чтобы полюбоваться своей работой.
Однако никто из них никогда не смеялся таким смехом, который сейчас эхом отдавался от стен тоннеля и который я отлично слышал – утробным, похотливым, свидетельствующим об отличном чувстве юмора. Это был весьма неприятный смех, но настоящий, реальный.
Такое заключение напрашивалось само собой, но было столь неожиданным, что у меня ушло немало времени на то, чтобы изучить его со всех сторон. Человек, собирающийся кого-то убить, так не смеется. Однако, по крайней мере, один из охранников именно так и смеялся. Стало быть, они не собираются забираться сюда и нападать на меня. Они не знают, что я здесь.
Вам это может показаться слабым аргументом, но он как раз из той категории, что позволяла мне все эти годы оставаться в живых, и я научился доверять подобным аргументам. Вот и сейчас я понял, что у меня все еще есть шансы на успех, по крайней мере, на краткий успех. Тот парень, что в меня стрелял, вовсе не страж, не охранник. Не мог он быть охранником, потому что в ином случае он связался бы со своими коллегами, и те не стали бы вот так смеяться. И кто же он в таком случае?
Вероятно, он – член той банды, что выкрала Элкленда. У всех остальных нет никаких причин убивать вторгнувшегося сюда человека. Эти умненькие уроды поставили там, за стеной, сторожа, так, на всякий случай.
Это, конечно, было и хорошо, и плохо. Это означало, что я на правильном пути, и это было хорошо. Но это также означало, что эта банда гораздо более сплоченная и на все готовая, чем я раньше думал, а это было совсем не хорошо. Но, кроме того, поскольку это означало, что я совсем не обязательно погибну в следующие пару минут, я пришел к заключению, что по зрелом рассуждении это следует считать хорошей новостью, абсолютно прекрасной новостью, новостью из самого факаного первого ряда самых замечательных новостей.
Мне с трудом удалось уговорить себя не устраивать тут немедленно шумный праздник на всю округу, пришлось удовлетвориться тем, что я просто пересмотрел сложившееся положение. Оно, как я осознал, было таково, что все у меня вроде как развивалось полностью по плану. Оно, конечно, не было таким уж прекрасным, но вполне сойдет. Банда – это, конечно, проблема, с которой мне еще придется иметь дело в любом случае, когда настанет время. А что мне нужно делать прямо сейчас, так это просто продолжать действовать так, как я и намеревался. Я понимал, что мой план вторжения в этот Район был не слишком хорош, но сейчас чувствовал такое облегчение, что все казалось возможным, вот я и начал тихонько пробираться дальше по трубе. Я осторожно прополз через первый ее изгиб и увидел, что впереди имеется по крайней мере еще один. В конце расширяющегося тоннеля завиднелся неясный свет, и оттуда снова донесся смех. Я достиг последнего изгиба и проструился через него, словно хорошо смазанная тень или нечто столь же бесшумное.
Примерно в двадцати ярдах впереди стоял стол, громоздкий и угловатый, темного дерева. За ним сидел охранник, спиной ко мне, а еще один лениво развалился на стуле по другую его сторону.
Охранников было всего двое. И, что самое главное, они не обращали никакого внимания на выход из тоннеля, а пили что-то из пластиковых стаканов и обменивались неправдоподобными историями о своих необыкновенных сексуальных подвигах.
Да, это не элитное подразделение, не первоклассные солдаты, накачанные и всегда готовые к действию. Это просто парочка копов, подыхающих от скуки и вполне довольных своей долей, попивают себе кофеек и с радостным видом травят друг другу разные выдумки, причем оба отлично знают, что никто им не поверит. Лежавшие на столе стволы оказались вовсе не пулеметами, а всего лишь парочкой старомодных револьверов. Возможно, Снедд был последним чужаком, пытавшимся произвести вторжение, и за прошедшие с тех пор восемь лет служба безопасности несколько расслабилась.
Чего мне нельзя было делать, так это рисковать выдать себя каким-то звуком, тем более стрельбой, которая эхом разнесется по всему тоннелю. Но у меня на уме было совсем другое. Я пробирался вперед, дюйм за дюймом, пока не оказался примерно в десяти ярдах от них. Там я остановился и замер. В тоннеле становилось слишком светло, так что я не осмеливался продвигаться дальше. Я порылся в карманах, отыскивая заранее подготовленное устройство, напрягся и затем рванул вперед изо всех сил, прямо как спринтер.
Я был уже всего в паре ярдов от них, когда они меня наконец заметили, но этого мне было вполне достаточно. К тому моменту, когда они начали подниматься со своих стульев, я уже взлетел в воздух, одним прыжком достиг стола, вскочил на него, так рассчитав место приземления, что одной ногой тут же сбросил с него оба револьвера. Потом развернулся и мощным пинком отшвырнул лампу прямо в стену. Она разбилась, и тоннель погрузился во тьму. Я спрыгнул со стола и, отбежав на несколько ярдов, метнул свое устройство назад, в общем, в их сторону. Оно ударилось о стол и сдетонировало с едва слышным хлопком. И оба охранника тут же принялись чихать, кашлять и отплевываться.