– Встаньте, – сказал я. Он встал, и я тоже поднялся, чтобы более внимательно рассмотреть его лицо. Если не считать обесцвечивания кожи, он держался совсем неплохо, по большей части потому, что мне удалось дотащить его сюда, прежде чем дело зашло слишком далеко. Ему все еще становилось хуже и хуже, но уже не так быстро. На лице было заметно два пятна, где кожа выглядела немного размягчившейся, но это было все. Элкленд неловко передернулся.
– Если бы вы не оказались здесь, ваша кожа была бы все тех же цветов, что и прежде, что и всегда. Вы бы просто выглядели так, словно долго-долго болели. Теперешний ее цвет сам по себе ничего не означает, это просто показатель, нечто вроде индикатора уровня оставшейся в вас энергии.
– Так что же на самом деле происходит?
– Пошли, – скомандовал я.
– Старк!
– Я все объясню, но пока надо идти. Вы помните, нам ведь надо кое-куда попасть?
Элкленд неохотно пошел рядом со мной, и мы двинулись в путь, обходя ближайшие заросли.
– Какие-то совершенно фантастические джунгли, – заметил я.
Так оно и было. Они скорее напоминали джунгли из какой-нибудь детской книжки: огромные живописные деревья с опутанными лианами ветвями, высокие и массивные папоротники с широкими листьями, протянувшимися низко над землей, но между ними пролегала хорошо видимая тропинка, местами освещаемая столбами солнечного света, насквозь пропитанными поблескивающей влагой. В густых кронах наверху, высоко над головой, каркали и ухали какие-то экзотические птицы, выводя свои мелодии на фоне качающегося ритма, в котором работала группа насекомых.
Но самым странным здесь были цвета и оттенки. Я сорвал лист с ближайшего папоротника и поднес его поближе к глазам. Его края были не ровные, а слегка зазубренные. Сам лист состоял из маленьких квадратиков разного цвета, но взятых с очень скромной палитры. На расстоянии это создавало эффект постепенно переходящих друг в друга разных оттенков зеленого, но вблизи можно было рассмотреть, что эти оттенки состоят из нескольких четких оттенков зеленого, смешанных с синим и желтым. Из того, что было видно, когда я оглядывался вокруг, я насчитал, что в наличии здесь имеется двести пятьдесят шесть разных цветов.
Дорожка была в основном коричневых тонов с редкими черными пятнами и иногда белыми, а также ярко насыщенными цветными квадратиками, видимыми совершенно четко, даже не нагибаясь. Дальше было все то же самое: меняющиеся и перемещающиеся пятна интенсивно-голубого высоко вверху, над деревьями – они являли собой смесь темно-синего, зелено-голубого и белого, а когда в нескольких ярдах перед нами через тропинку перелетела птичка, очень похожая на австралийского попугая, она тоже оказалась окрашена так же, словно вся состояла из цветных квадратиков. Квадратики были очень маленькие, неважно, насколько далеко от вас находился данный объект. Фактура неба была ничуть не тоньше фактуры тропинки. Вообще-то, чем ближе располагался объект, тем более нежными казались его цвета, потому что квадратики были меньше по отношению к размеру самого объекта.
И все это представлялось чем-то вроде компьютерной графики в трех измерениях, и тем не менее листья были теплыми, а стволы мощными и твердыми, а подсохшая грязь у нас под ногами разлеталась в стороны, когда мы топали дальше по тропинке. Очень странное и причудливое место.
Некоторое время мы брели по этой тропинке в полном молчании, занятые разглядыванием того, что нам попадалось. Довольно скоро цвета начали терять свою странность: джунгли в конце концов были вполне реалистично жаркими и влажными, а я был уверен, что Элкленд в любом случае никогда в жизни не бывал в настоящих джунглях. По мере нашего продвижения вперед растительность становилась все гуще и гуще, наступая на тропинку, а кроны над головой пропускали вниз все меньше и меньше света. И вскоре мы уже протискивались сквозь густые заросли папоротников, оказавшись в темно-зеленом и гнетуще-влажном полумраке. Можно было, конечно, отнести тот факт, что джунгли становились все более непроходимыми, на счет путаницы в голове Элкленда, его беспокойства и замешательства, поэтому я решил заговорить, пока обстановочка не стала еще хуже.
– Что вам вообще известно о снах? – спросил я его.
– Немногое, – неохотно ответил он. Действующие Деятели очень не любят признаваться в том, что чего-то не знают. В Центре они никогда в этом не признаются. Они просто сразу принимают вид истинных экспертов, знающих о данном предмете все, но тут же поспешно убегают прочь, чтобы разузнать об этом предмете как можно больше, пока их не успели уличить в невежестве. Здесь такой вариант явно не проходил.
– Да никто о них, вообще-то, ничего толком не знает, особенно те, кто считает, что знает. Давным-давно люди считали, что это видения, предсказания. Потом стали считать, что это отражение подсознания, кипящего под поверхностью. – Тут мне пришлось на некоторое время остановиться и сосредоточиться на том, чтобы убрать с дороги ветви особенно разлапистого папоротника. Но когда я с ним наконец справился, тропинка отнюдь не стала выглядеть лучше, а растительность над головами была теперь настолько густой, что мы уже двигались в каком-то туманно-сумеречном, мрачном коридоре.
Еще через несколько ярдов мы вынуждены были остановиться, не в силах идти дальше. Я обернулся к Элкленду и увидел, что путь, которым мы сюда добрались, теперь тоже закрыт, заблокирован: тропа вся заросла зеленью. Мы застряли и теперь стояли на одном квадратном ярде еще свободного пространства, пялясь в залитые потом лица друг друга.
– Может, здесь где-нибудь есть дорожка посвободнее? – спросил Элкленд, раздраженно раздавив клопа, севшего ему на лицо. Хотя клоп состоял из мелких квадратиков черного и серого цвета, кровавое пятно, оставшееся на его месте, было очень даже настоящим.
– Нет. И вот на что обратите теперь особое внимание. – Мне необходимо было освободить его от всех ненужных мыслей, иначе нам будет дьявольски трудно выбраться из этих джунглей. – На то, до какой степени они оказались правы. Сны – это рефлексия. Отражение реальности. Одновременно, как вы сами видите, они также и сама реальность. Когда вы видите сон, вы приходите сюда. Это то место, где они происходят.
– А это место останется на месте, если никому не снится никаких снов?
– Да. И в этом-то все и дело, – добавил я, довольный его догадливостью. – Джимленд существует всегда. Он такой, какой есть, и отчасти это потому, что сны имеют место, происходят здесь. Но сны, которые видят люди, тоже оформили это место, придали ему его нынешние формы. Такое вот взаимовлияние, взаимное воздействие.
– Хорошо, – сказал он и кивнул. – Пока что я вас понимаю.
Я оглянулся назад и увидел, что хотя сзади путь был заблокирован, впереди, кажется, стало немного светлее.
– Сны существуют и действуют не только у вас в мозгу, – продолжал я. – Они существуют и на самом деле, они – часть вас самого. Как воспоминания, они создают вас, каким вы по большей части являетесь, помните вы их или нет. И, опять-таки, здесь тоже имеет место взаимное воздействие.