Кара-Бургут висел, стараясь высвободить из веревок левую руку, что ему далось с большим трудом, и тогда стало легче висеть, держась двумя руками. Когда приблизилось утро и первые лучи проникли в щели старой башни, джигит убедился, что он находится под самой крышей: внизу глубокая бездна, откуда слышно глухое рычание, там движутся черные тени и видны груды костей. Если не придет помощь от тайных друзей, то сил хватит ненадолго, чтобы так висеть, ухватившись за крюк».
– Что же было дальше? – спросили голоса, когда Хаджи Рахим снова замолк и стал равнодушно смотреть на костер. – Что стало с Кара-Бургутом, с Гюль-Джамал? Говори скорее!
– Может быть, вы дадите немного воды и хлеба моему мальчику? Да и мне бы надо промочить горло, я с утра не пил ни глотка…
– Дайте ему лепешек, сушеного винограда и всего, что у меня есть, – приказал «черный всадник». – Продолжай, дервиш, до восхода солнца уже близко…
Хаджи Рахим, выпив медленно чашку кислого молока, продолжал:
«Тем временем сын шаха беспечно развлекался в саду под развесистым карагачем и кормил ломтями дыни своих любимых жеребцов. Вдруг к нему приблизился закутанный до самых глаз один из преданных ему друзей, которые были повсюду, и тихо рассказал, что гость из пустыни схвачен у стены его сада, отведен к начальнику шахской охраны и оттуда его потащили к «Башне возмездия».
Молодой шах вскипел гневом. Он приказал всем своим джигитам садиться на коней и быть готовыми к бою. С сотней вооруженных всадников Джелаль эд-Дин помчался в город, разгоняя выбегавших навстречу уличных сторожей, и прямо прискакал к старой высокой башне, возле которой совершались казни. Мрачный сторож со страху убежал, и джигиты топорами выломали входную дверь. Джелаль эд-Дин поднялся по лестнице на самый верх башни, и там пришлось выломать вторую дверь.
Когда ее раскрыли, то отшатнулись: прямо за порогом начиналась черная пустота, а направо, у стены, на небольшом железном крюке висел человек. Джигиты осторожно его сняли и вытащили на лестницу. Джелаль эд-Дин взял зажженный факел и пытался взглянуть вниз. Из глубины смотрели блестящие глаза и слышалось злобное рычание. Хан швырнул горящий факел. Кружась, полетел он вниз, и с визгом отскочили в стороны большие собаки-людоеды.
– Клянусь, – сказал он, – если бы я стал шахом, то я сохранил бы этих страшных псов, чтобы они пожирали тех, кто придумал эту башню.
Молодой хан спустился с башни и сел на коня. Второй оседланный конь ждал Кара-Бургута. Тесной толпой джигиты проехали через город, и, только миновав каменные ворота, когда впереди открылась ровная даль бесконечной степи, Джелаль эд-Дин сказал спасенному Кара-Бургуту:
– Не подумал ли ты, что я умышленно пригласил тебя в свой дворец, чтобы ты попался в руки шахских палачей? Я бы хотел снова пригласить тебя в мой сад Тиллялы, но боюсь, что теперь опять ты можешь попасть в лапы собачьих слуг палача Джихан-Пехлевана…
– Таких черных мыслей у меня не было. Разреши мне вернуться в мою родную пустыню. Хотя там голые пески, скудная трава и солоноватая вода, но там больше свободы и счастья, чем здесь, среди прекрасных дворцов, высоких башен и крепких стен.
– Я не буду тебя задерживать. Я бы хотел еще исполнить какое-нибудь твое желание, ведь ты пострадал из-за меня.
– У меня только одна просьба. Мои мучители, окутав меня рыболовной сетью, сняли с меня мой славный меч – кончар. Пока я не отберу его у того хвастуна, который осмелился носить его, не разрешишь ли ты на время взять светлую саблю у одного из твоих джигитов?
Молодой хан отцепил с пояса свою саблю, украшенную бирюзой, сердоликом и яхонтами, и передал Кара-Бургуту.
– Носи ее со славой и вынимай из ножен только против врагов нашего племени, а не против мирных караванных путников. Этот благородный вороной конь, на котором ты сидишь, отныне тоже твой. На нем ты отправишься в поход против врагов родины.
– У меня еще одна к тебе просьба, – сказал Кара-Бургут.
– Говори!
– Не можешь ли ты, знающий все, что делается в шахском дворце, сказать мне, что стало с девушкой нашего туркменского племени по имени Гюль-Джамал? Ее насильно увезли шахские грабители, сказав, что она поступит во дворец для увеселения престарелого шаха.
– Знаю. Для этой девушки Гюль-Джамал шах приказал поставить особую юрту в одном из дворцовых садов. Но девушка оказалась гордой и непокорной. Я боюсь, что и ее постигнет печальная участь всех непокорных пленниц нашего шаха.
– Спасибо тебе, мой великодушный избавитель! – сказал Кара-Бургут. – Если тебе нужна будет моя жизнь, призови меня, и я приеду немедленно, хотя бы мне пришлось пробираться через горы и пропасти.
Кара-Бургут повернул вороного коня и поскакал в свою пустыню. Вскоре он переменил направление и выехал на дорогу, которая ведет в сторону прекраснейшего из городов, утопающего в садах Самарканда.
Медленно шагал конь, а джигит пел:
Мне ветер поет, как дальний привет любимой…
Возможно ль внимать приветам таким бесстрастно?
Пускай впереди, за каждой скалой, погибель —
На каждом пути она сторожит безгласно… [133]
Кара-Бургут так задумался, что его чуть было не смяли несколько джигитов, скакавших во всю конскую прыть, крича:
– Дорогу! Дайте дорогу! Гонец к падишаху! Письмо в собственные руки падишаха!
Несколько всадников мчались в клубах пыли, таща за собой натянутый аркан, конец аркана был прикручен к луке седла. Гонец, привязанный к коню веревками, на всем скаку крепко спал, раскачиваясь и мотая головой.
Видно, конь гонца делал последние усилия, чтобы доскакать до ворот города; он хрипел, бил хвостом и несся только потому, что его тащили на аркане скакавшие впереди джигиты, обычно сопровождавшие шахского гонца от одного селения до другого. Вдруг на полном ходу конь рухнул на землю. Всадники остановились, соскочили с коней, пытались поднять обессиленного, загнанного коня, но напрасно: кровь полилась из его ноздрей на пыльную дорогу.
Гонец как упал, так и остался лежать. Он только и сказал: «Важное письмо шаху от его дочери, осажденной бунтовщиками в крепостной башне. В Самарканде восстание всех жителей против шахских палачей и сборщиков податей. Жители их режут и куски тел вешают на тополях. А мне все равно умирать…»
Сказав эти слова, гонец положил голову на кулак и закрыл глаза. Кара-Бургут подъехал к гонцу и сказал:
– Дай мне твою кожаную сумку. Я сам доставлю письмо в руки падишаха. А ты не валяйся здесь, рядом с околевшим конем, а ложись там, в тени дерева, и хорошенько выспись. Я знаю, что ты не очень торопишься доставить письмо и тебя приходится насильно тащить, так как за «черную», плохую весть шах гонцу отрубает голову.
– Я тоже думаю, что мне лучше отдохнуть здесь, – сказал запыленный гонец и отдал Кара-Бургуту свою сумку. Отойдя в сторону, он повалился на траву под деревом и захрапел.