– В этом слово тебе даю и крепко на нем стоять буду.
– Поверю тебе. Считай, Тимофеич, что перед ликом земли Русской с глазу на глаз побеседовали. О чем говорили, никто не узнает. Только мать-Родина нас с тобой слышала.
А теперь скажу, когда в путь на Сибирь тронешься: в новый год, в первый день сентября месяца. Ждать недолго, всего недели две осталось. Это моего ангела день. Недаром он Семеновым днем слывет и празднуется!
Поздний ночной час. Ратный поселок будто в дыму от света ущербной луны. Изба Ермака затерялась среди пихтача.
В чугунном ставце дымит длинная лучина, освещает Ермака в распоясанной рубахе, с расстегнутым воротом. Коптит огонек, темноту в избе дальше стола отогнать не может.
Стоит перед столом Иван Кольцо в заломленной шапке. Выговаривает Ермаку:
– Как дитя малое, ты, Тимофеич, Строганову доверяешься. Хозяйские посулы, как медовые пряники в карманы складываешь. Похвалами о твоей доблести завертел тебе голову Семен. Хитер! Постельку стелет мягонькую: ляжешь – и на боках мозоли натрешь.
Ермак поднял на сотника тяжелый взгляд.
– В шапке стоишь, а в избе образ.
– В темени его не приметил! – Иван торопливо сдернул шапку и стал вставлять новую лучину в ставец. Новая лучина вспыхнула светлым желтым огоньком.
– Высоковато взлетать стал, Иван, да на тонкую ветку садишься. Смотри, как бы оземь не шмякнуться. Надоел ты мне с твоими наставлениями. Слушаю, слушаю, а ведь и кулаком стукнуть могу. В дружбу тебя к себе допустил, так ты и вздумал меня, как мальца, поучать? Не глянется тебе у Строганова – уходи куда глаза глядят. Держать не станем.
– Не видишь, атаман, что Строганов нам капкан поставил в Сибирской земле?
– Какой капкан? О чем ты?
– О том, что кровушку нашу ради своей выгоды пролить задумал. Пошто не на все наши струги пушки выдал, а своих людей вдосталь и пушками и пищалями одарил? Не верит нам? Покорим ему Сибирское царство, а его людишки нас повяжут да царю на убой отдадут. Татар мы должны воевать, а славу Семен заграбастает. Слыхал, какие речи выпевает, как соловушка в лунную ночь? «Я, говорит, люди русские, позабыл, что вы разбойники. Для меня вы теперь богатыри, Русью на подвиг благословленные». Но мы не олухи. Не всему верим, что нам в уши суют. Про себя пошто ничего не сказывает? А есть что порассказать. Хотя бы про то, как со своим батюшкой на Каме людей голодом замаривал, плетями забивал и от царских воевод золотом откупался. Он этот камский край тоже вольным людом обихаживал, а потом этот же люд под плети, на соль, в яму...
Тошно слушать, как его сотники наших казаков уверяют, будто не Строганову Сибирская земля надобна. Мол, будем воевать татар ради покойной жизни Руси. Умники какие! Будто без них у царя ратей мало. Ежели бы татары Москве несподручны были, давно сама их повоевала бы, не спросясь Строганова.
– Погань, ты, Иване! Покорением Сибири Строгановы дорогу нам кажут, чтобы вины наши многие с души снять.
– Вот и ты под строгановскую дудку запел. А не позабыл ли, что ты с моей подмоги в атаманах ходишь?
– На Волге был казаками в атаманы выбран. Вся сила моя в казачьем товариществе была. Иной власти мы там не знали: до царя далеко, а до бога высоко. Кончено с той жизнью. Здесь, на Чусовой, есть над нами сила – долг наш перед Русью. Аль еще не уразумел, что здесь мы на службе у Руси? А кто недоволен был, не охоч к службе – тот уже воронами исклеван!.. Строганов здесь, хорош ли, плох ли, а хозяином края Москвой поставлен. Стало быть, он и нам хозяин, дружине нашей. И уже не сама вольница, а он меня над дружиной поставил, своих людей лучших мне под начало отдал и такую справил нам ратную обнову, что только дивиться надо, когда успел всего наготовить. А тебе, Иване...
Ермак стукнул по столу так, что пол в избе дрогнул, лучина выпала из ставца и едва не погасла.
– ...Захотелось, видать, по тропке Знахаря прогуляться? Валяй!
Иван Кольцо наклонился, раздул огонек и поправил лучину. В избе опять стало посветлее.
– Нешто за себя одного говорю? Вся вольница про то шепчет. Пойдем, мол, воевать Кучума ради Строганова, а для нашей пользы и славы что? Покорим Сибирь, сами царю Московскому о сем объявим, вот тогда и прощение за дела на Волге из царских рук получим...
– Ступай отсюда!
– Дослушай сперва.
– Ступай, говорю! Ране времени с неубитого медведя шкуру снимаешь. Добром ступай, а то выкину из избы. Поутру заставлю тебя перед всеми сотниками слова эти повторить. Послушаю, согласны ли они с тобой, как говоришь.
– Сотники ни при чем. Я о казаках. Их воля. Они против тебя.
– Нет здесь больше ни моей, ни их воли. Врешь, что люди против меня. Тебя перед дружиной говорить заставлю.
– Стой, Тимофеич! Нешто я тебе не подмога? Нешто сам я веру в тебя потерял? Просто вот пришел, сумление казаков выговорить, не для того, чтобы...
– Струсил? Заюлил? Только товарищества старого ради из стада нашего тебя не выбрасываю, как паршивую овцу. Иди, да на глаза мне покамест не лезь. В походе искупишь подлость свою.
Иван Кольцо вышел из избы. Ермак встал и пнул ему вслед скамью. От толчка та отлетела, стукнулась о кадушку с водой.
– Строганов здесь – сама Русь. Крепость слова, ему данного, не нарушу!
Днем первого сентября прошел короткий, по-летнему теплый дождь.
С утра по ратному поселку глашатаи собирали дружинников на круг. Собирался он под стеной Нижнечусовского городка, прямо на берегу, у снаряженных к походу легких стругов и тяжелых насадов.
Люди становились широким кольцом: дружинники в круг, горожане, прибежавшие поглазеть, – поодаль. Ратные люди, идя на круг, надевали лучшее, что имели в запасе: наборные пояса, изукрашенные сабли и саадаки, стальные бахтерцы, кольчуги, шишаки. В середине круга – высокая степень, где рядом с Семеном Строгановым и Максимом стали старейшины, воеводы, сотники, лучшие люди города: Досифей, Иванко, Спиридон Сорокин, казак Бобыль Седой, старше которого не было среди дружинников.
В городе ударили колокола, и под этот праздничный трезвон от крепостных ворот медленно пронесли в круг воинское дружинное знамя и походную хоругвь с ликом Спаса старого новгородского письма, но еще свежего по краскам: подновили его строгановские иконописцы. Встречая знамя, Ермак стал на колени и поцеловал темно-зеленое полотно с вышитым на нем всадником в красном плаще, Георгием Победоносцем, поражающим змия у ног коня. Знамя это долгими вечерами вышивали Катерина и Серафима Строгановы с сенными девушками-рукодельницами.
Ермак одет совсем по-походному, но вид у него праздничный. Островерхая шапка-ерихонка, поручи на руках и стальные бутурлуки на голенях, тяжелый, блистающий панцирь, кинжал на поясе и персидская сабля сбоку. В руке – тяжелый пернач. Как в бой!