Овцы опять застучали копытцами по камням. Будакен, переваливаясь и сопя, шагал, со страхом глядя на множество маленьких пещер, выбитых в отвесных скалах. «Это жилища злых духов», – думал он.

Впереди проход загородили большие темные ворота, сложенные из массивных бревен, обитых железом. Здесь скалы сходились так тесно, что маленькая кучка воинов смогла бы удержать целое войско. Старые тяжелые ворота, прикрепленные к тяжелой каменной кладке, стояли полураскрытыми. Стоявшие вдоль прохода три домика были безмолвны, двери вырваны; валялись корзины, солома, разбитые черепки. Все говорило о безлюдье и поспешном бегстве.

– В этих домах жили сторожа, они собирали пошлину с проходящих караванов. Но все они испугались и убежали. А чего бояться? Мы, крестьяне, боимся только неурожая. А кто будет сидеть у нас на шее, согдский князь или бактрийский, – не все ли равно?

– Переждем немного, – предложил Будакен.

Он подошел к воротам, тронул одну створку – она издала хриплый стон, и зазвенели подвешенные на проволоке железные колокольчики.

– Тише, едут!

Издалека послышался шум. Он усиливался, наполняя гулом ущелье. Пощелкивали удары копыт о камни, звенело оружие. Все покрыло звонкое ржание коня.

Из-за поворота извилистого ущелья вылетело несколько всадников.

Их бронзовые панцири, длинные копья, красные плащи и конские хвосты на гребнях шлемов – все это было чуждо и не похоже на бактрийских и согдских воинов. Всадники бросились вперед вскачь, влетели в ворота и остановились.

Из глубины ущелья появились новые группы воинов.

Бараны шарахнулись в сторону и с блеянием сбились в одну кучу.

Первые всадники объехали домики и вернулись к воротам.

– Кто ты такой? – спросил Спитамена рыжебородый обветренный всадник, напирая на него большим тощим конем.

Спитамен сложил руки на груди, подражая жестам крестьян, и с видом скромной покорности ответил:

– Ищущий хлеба. Гоним продавать баранов.

– А кто эти люди?

– Крестьяне. Мы идем вместе.

– Где сторожа Железных ворот? Почему никого нет?

– Откуда мы знаем! Мы идем этой дорогой в Чакчак и остановились спросить, кому же надо заплатить за перегон баранов через ворота. Если мы не уплатим царской пошлины, нас накажут.

– Платите мне! Я возьму вместо пошлины половину баранов, а другую половину я тоже возьму.

– Даром я не отдам баранов: я бедный человек, – сказал Спитамен.

– А ты кто? – спросил всадник, хлопнув плетью по плечу Будакена.

– Тоже крестьянин. Половина баранов его, половина моя. Я тоже ищу хлеба.

Всадник отстегнул от пояса кошель и достал серебряную монету.

– Возьмите и никуда не отходите.

Будакен держал на широкой ладони монету и с любопытством ее рассматривал. На ней была изображена голова кудрявого юноши, прикрытая шкурой. На виске завивался бараний рог.

– Это кто же здесь изображен?

– Ты должен отныне знать его. Это царь Азии Александр. Он сын бога, и все должны ему покориться. Эй, Архелай, возьми-ка этих бродяг, свяжи их вместе.

Македонские всадники, как только соскочили с коней, повалились на камни, не снимая лат, замотали поводья на руку и заснули вповалку.

Около ворот, на выступе скалы, застыл в неподвижной позе часовой. Тут же сидели спиной друг к другу оба «бродяги». Их локти были крепко скручены.

– Это ты, злодей, привел меня сюда! – шипел Будакен.

– Не торопись умирать: песня Спитамена еще не допета. А наш крестьянин-то убежал. Лишь только показались всадники, он разом повернулся и так понесся по дороге, что только пятки замелькали.

– Не разговаривайте! – прикрикнул часовой.

Месть царей

Начальник отряда приказал пяти всадникам отправиться дальше на разведку. Сам он сидел на камне и, положив кусок пергамента на колено, писал:

«Птоломей, сын Лага, царю Азии Александру, сыну Филиппа (желает) радоваться. С передовым отрядом в сто всадников мы ворвались в ущелье, называемое Железные ворота. Наша стремительность и величие твоего имени, которое летит впереди твоих войск, обратили в бегство всех бесчисленных защитников непроходимого ущелья. Я захватил в стычке множество пленных. Их показания сообщу со следующим гонцом. После краткого отдыха отправлюсь дальше, по главному пути к Наутаке. Приезжай скорее, по-видимому, путь свободен. Да хранит тебя Зевс Вседержитель!»

Птоломей свернул пергамент, завязал шнурком. Размяв в руке кусок воска, он прилепил его к концам шнурка и придавил перстнем с вырезанным на нем изображением Афины Паллады. Подошел воин с исхудавшим, потемневшим лицом. Птоломей бросил письмо на землю в знак того, что оно должно быть доставлено немедленно. Воин положил свиток в кожаный шлем и, надвинув его на лоб, застегнул ремень под подбородком. Он вскачь пустился по ущелью, и эхо раскатилось сухим грохотом, повторяя удары копыт.

Спитамен был привязан к широкой спине скифского князя, который дремал и покачивался, пока не свалился на бок, потянув за собой и Спитамена.

«Сон утешает в горести и дает силы уставшему», – сказал себе Спитамен, лежа на боку и чувствуя, как немеют руки, как мучительно впились в тело веревки. Голова, наливаясь кровью, свесилась набок. Спитамен заснул. Ему снились облака, обросшие рыжеватой бородой. Эти облака обратились в громадные головы в бронзовых македонских шлемах, у них разевались рты, и туда неслись, выставив вперед копья, скифские всадники…

Шум в ущелье заставил Спитамена очнуться.

На дороге стояло несколько знатных персов. Лучи солнца, упавшие сверху в темное ущелье, ярко осветили края длинной малиновой одежды.

Спитамен узнал приближенных Бесса, неотлучно окружавших его во всех пирах и поездках. Это был старый, толстый Датаферн, с бритыми щеками и выкрашенной хною бородой, и наглый всесильный любимец царя Катен, молодой, непобедимый в пьянстве.

В стороне слуги держали разукрашенных коней. Но куда же девались прежняя заносчивость и высокомерие знатных сановников? Заискивающие и почтительные, стояли они перед начальником македонского отряда, приседали и касались концами пальцев земли.

В стороне от них стоял высокий человек, весь до глаз закутанный в шерстяной пурпурный плащ. Обыкновенный персидский войлочный колпак был надвинут на лоб до разрисованных удлиненных бровей. Черные глаза внимательно и беспокойно следили за говорившими.

Птоломей, вытянувшись по-военному, с непроницаемым холодным лицом, говорил:

– Я уже сказал вам требование царя. Вы должны не забывать своих персидских законов. Если царь что-либо сказал, то потом он своих решений не отменяет. Поэтому поторопитесь исполнить его волю.