– Да. И фотографии убитого. Успели. Сейчас сяду писать отчет, – вздохнул Захаров. – В трех экземплярах. Дело у меня забрали…
– А мне нужно на Московскую, – поднялся Беляев. – Велели бдить неотлучно, а то еще кинутся… Наверное, пресс-конференция уже заканчивается.
– Какая пресс-конференция?
– Не пресс-конференция, а брифинг. Уткин дает сейчас в управлении, а то бы мы не вырвались. Будет демонстрировать перед камерами кирпич и все остальное.
– А! Представляешь, Кабанова вчера показывали по телевидению! Рассказывал про борьбу с организованной преступностью. Говорят, щеки раздувал – что хомяк. Только эта Тарасюк его подставила. Разнюхала что-то насчет покушения и дала такой комментарий, что Уткин ее чуть не придушил. Сидит сейчас под домашним арестом, до окончания работы комиссии, так что тебе еще повезло. Все, мы погнали!
– Давайте, – сказал Логинов. – Счастливо. Если что, позвоните. Спасибо за бутерброды…
– Взаимно, – оглянулся в двери Беляев и едва не налетел на рыжую докторшу. – Ой! Извините! Давай, Логинов, не теряйся, я тебе почти завидую!
В пять минут десятого – с небольшим опозданием – в палате Виктора состоялся консилиум. Медицинские светила Ипатьевска долго и вдумчиво осматривали его задницу и переговаривались между собой на каком-то особом языке, отдаленно напоминающем латынь. Из всех слов Виктор понял только два – «анус» и «прогнозус».
Удалились члены консилиума так же неожиданно, как и появились, и какое-то время Виктор пребывал в некотором замешательстве. Потом плюнул, осторожно натянул трусы и как раз собрался перекурить у приоткрытого окна, когда в палату заглянула рыжая докторша. Она уже переоделась во все цивильное и даже подвела губки.
– Зашла попрощаться, – сообщила она. – Консилиум постановил, что послеоперационный процесс протекает нормально. Так что жить будете. Выздоравливайте. Я пошла отсыпаться. Теперь у вас будет лечащий врач – мужчина, как вы и хотели.
– Спасибо, – сказал Логинов. – С меня причитается. Мужу – персональный привет.
– Хорошо, передам. Курить – лучше в туалете. В палате не положено.
– Ага, – кивнул Виктор, дождался, пока докторша прикроет за собой дверь, и, прикурив сигарету, высунулся в окно.
После спертого воздуха палаты влажный и прохладный утренний воздух Логинов вдыхал с не меньшим наслаждением, чем дым сигареты. Подставляя лицо под бодрящие порывы ветра, он так увлекся, что не заметил, как в палату кто-то вошел.
Это была пожилая уборщица. Незлобливо выругав Виктора за сигарету и припугнув заведующим отделением, она принялась мыть пол и протирать пыль. Виктор тем временем по стенке добрел до туалета, заодно пообщался там с каким-то мужиком с грыжей, которому было скучно, и все так же по стенке вернулся.
Уборщица еще немного погремела оконными рамами и гордо удалилась. Виктор поднялся, прикрыл за ней дверь, вернулся к окну и наконец-то сделал то, о чем думал уже давно, – позвонил дочке. Из-за атмосферных условий или благодаря географическому месторасположению корпуса, но связь была вполне сносной – намного лучше, чем из гостиницы.
Трубку по закону подлости, конечно же, взяла теща. Иногда Виктору казалось, что она телепатическим способом предугадывает его звонки и потом прется через всю Москву только для того, чтобы ехидно сказать:
– Асенька, внученька, подойди, пожалуйста, к телефону, твой отец объявился. Бедная девочка…
– Агриппина Павловна! – как всегда не удержался Логинов. – Я же вас просил не называть Асю «бедной девочкой»!
Он понимал, что это глупо, но нарочитое сюсюканье бывшей тещи и фальшивые интонации действовали на него, словно красная тряпка на быка, и он неизменно ввязывался в ненужный и бесполезный спор.
– Извините, Виктор Павлович, но я сама – мать. В одиночку, без посторонней помощи вырастившая свою дочь и – заметьте! – вырастившая ее для вас, не могу без содрогания и боли смотреть на малюток, покинутых…
– О господи! – прошептал Виктор, тупо уставившись в окно. На темы детства и материнства, в особенности о несчастных малютках, покинутых своими родителями, Агриппина Павловна могла распространяться не то что часами, а сутками. Иногда Виктору казалось, что она специально пишет эти гневно-обличительные речи по ночам, а потом старательно заучивает их наизусть лишь с одной целью – отравить ему и так не очень частые моменты общения с дочкой.
– Подожди, бабушка! – послышался приглушенный, но все равно звонкий, словно колокольчик, голосок Аси. – Дай я поговорю с папой!
– Анастасия? – прервавшись, ледяным тоном произнесла бабушка. – Когда старшие разговаривают, дети не вмешиваются!
– Да мне-то все равно, только там по ТВ-6 передают информацию для вкладчиков «СБС-агро». Что-то насчет компенсаций…
– Не смей врать, дрянная девчонка! Ты же знаешь, что я и так перенесла страшный удар…
– Зачем мне врать? Там какие-то заявления нужно писать…
– Да?.. – недоверчиво переспросила теща.
– Бабушка, мне все равно. Можешь верить, можешь не верить… – В трубке послышался шорох, следом – затихающие шаги Агриппины Павловны и, наконец, голос Аси: – Привет!
– Привет. Как дела?
– Не очень. Во дворе ко мне пристали пацаны из восьмого подъезда, хотели забрать журнал. Ну, знаешь. «Кул гел», всякие там клевые фотки и все такое…
– Забрали?
– Не-а… Только глаз подбили. А я одному прокусила руку, а второго бахнула по башке – как ты учил. В общем, наложили ему пять швов, он об урну ударился, скандалище был жуткий. Сижу теперь, пялюсь в телевизор.
– Что? Не пускают гулять?
– Да и не пускают, и с такой рожей не очень-то погуляешь – ты бы видел!
– Понятно. Досталось тебе?
– Да-а, не сильно. А что делать, папа, смотреть на них?
– Да нет. Все правильно. Ты молодец.
– Ага, молодец. Мама меня как увидела, выпила бутылку валерьянки и сказала, что я вся в тебя и когда-нибудь сведу ее в гроб. – В трубке послышался голос тещи, кричавшей что-то из другой комнаты. – Бабушка, не знаю! По ТВ-6, я же тебе сказала!.. Так, сейчас еще одна будет умирать…
– Ты что – ей наврала?
– А что делать, папа? Слушать, как она тут мелет ерунду?
– Анастасия, Анастасия…
– Кстати, ты помнишь, что у твоей любимой и единственной дочечки в субботу день рождения?
– Да, конечно.
– Ты будешь?
– Гм-м… Ася, я постараюсь, но…
– Ты же обещал!
– Ася, пойми…
– Я так и знала. Я чувствовала. Даже специально ездила с Ксюхой на метро через полгорода… Только не говори маме, а то она меня прибьет. Ты что, нашел себе другую женщину с ребенком, и она тебя не отпускает?