– Держитесь, пацаны, до последнего! Может, успеет подмога! Но не сдавайтесь! А я вам помогу…
С этими словами капитан сунул в карман бушлата две гранаты, а автомат с пистолетом оставил. Он знал, что не протянет долго, и хотел умереть как солдат.
– Не стреляйте! Сдаюсь! - закричал Малышев и вышел из дома.
– Руки подними, сука!
– Оружие брось, русская свинья! - донеслось с чеченской стороны.
– Нет оружия у меня! Я ранен! Мне нужен доктор! - крикнул Малышев и шатаясь побрел к чеченцам.
За ним по грязному снегу тянулся густой кровавый след. А пацаны смотрели на своего командира и плакали… Потом «чехи» заставили Малышева лечь и обступили, довольно гогоча. И начали пинать ногами.
– Держитесь, пацаны! - крикнул капитан из последних сил.
В тот же миг воздух сотрясли два взрыва. Потом чеченец с оторванной ногой долго визжал, как свинья, и били автоматы, и снова текла по грязному снегу кровь…
Капитан сделал все, что мог. Он умер как воин. И его подчиненные не подвели капитана. Они держались двое суток. А помощи все не было и не было…
Потом их осталось всего трое. И «чехи» пошли на последний штурм. Их было много - бородатых кряжистых гоблинов, вооруженных до зубов. А в доме осталось всего трое русских пацанов, уже почти без патронов.
Костицин стрелял одиночными, пока что-то не ударило его в плечо и не отбросило в угол. И свою гранату в бушлате он так и не успел взорвать…
А потом он очнулся и понял, что умер. Потому что перед глазами плыла седая дымка и было тихо-тихо, как в раю. И страшно стало Родиону, и он всхлипнул…
Тут над ним склонилось чье-то лицо, дымка разошлась, и Родион услышал:
– Очнулся, салага?
– Оч-нулся… - с трудом пошевелил пересохшими губами Костицин. - Где я?
– Где-где… На этом свете! На, хлебни!
Спирт обжег потрескавшиеся губы и пересохший рот, но по телу растеклось тепло. И Родион даже попытался приподнять голову.
– Лежи! - приказал ему тот же голос. - Ты из ДШБ?
– Да…
– Здорово вас пощипали «чехи». А я из Майкопской бригады. Слышал?
– Да… - немного удивленно кивнул Родион.
Майкопская бригада полегла в Грозном почти вся. Ее остатки вывели из города.
– Я еще осенью дембельнулся, - объяснил Родиону собеседник. - И сразу прапором остался в Майкопе. Потому что у нас в Егорьевске ловить нечего, а армия как раз по мне…
– Так ты из Егорьевска?!
– Да лежи ты, салага! Не дергайся, дырка у тебя еще та… Из Егорьевска…
– Так и я из Егорьевска!
– Шутишь?
– Нет! Я из центра, с Цветочной!
– Во дела! А я с Балковой! То-то мне твоя «фотография» показалась знакомой, когда мы тебя на «броню» грузили…
Оказалось, что земляка Родиона зовут Костей Евсеевым. Когда Майкопскую бригаду начали выводить, он решил остаться в Грозном…
– Пробился я к Рохлину и говорю: «Хочу остаться, товарищ генерал, добить "чехов" и за товарищей своих убитых отомстить! А командир не отпускает…»
– К самому Рохлину? - переспросил Родион.
– Да, к нему, - кивнул Костя. - Наш он мужик, хоть и генерал…
– И что?
– Помог. Снял трубку на «вертушке» и переговорил с кем надо. И все. Короче, завербовался я в команду одну. Мужики как на подбор - Афган прошли, Югославию, Приднестровье. Есть чему поучиться…
Тут Родион наконец понял, кто его спас. В Грозном их называли «псами войны». Наемники, солдаты удачи - они не боялись ни бога, ни черта, ни смерти. И раскатывали под огнем «чехов» прямо на «броне».
Одна из таких отчаянных команд и пробилась в конце концов к дому, в котором двое суток держались десантники. И вывезли из-под носа у «чехов» единственного, кто остался в живых, - Родиона.
– Вот такие дела, земеля, - затушил сигарету Костя. - Сейчас сдам тебя медслужбе и к своим… А ты поправляйся.
Вскоре действительно подошла машина с красным крестом, появились носилки. Костя поднялся и поправил на плече ремень автомата:
– Если не свидимся больше, передай от меня привет Егорьевску…
– Свидимся, Костя, я тебя обязательно найду! И это!
– Что?
– Спасибо! И слушай, возьми вот это! Только ножом срежь, веревка крепкая…
– Что это? - снова наклонился Костя.
– Это зуб! С наших отвалов! Ему миллион лет, и он заговоренный! Он был на мне! И я выжил! Значит, и тебе он должен помочь!
– Ну, спасибо, земеля… Я буду его хранить. Поправляйся.
– Вот так и попал мой зуб к Косте… - провел рукой по лицу Родион.
– А дальше-то что было?
– А дальше я валялся в госпитале. Долго, почти год… А когда выписался, узнал, что Костя пропал без вести. Их бронетранспортер взорвался на фугасе… Потом я дембельнулся, и пошло-поехало… А в двухтысячном, под Новый год, узнал, что Костю должны хоронить…
– Где?
– Здесь, в Егорьевске. На Новом кладбище. Привезли его из Ростова, из лаборатории, в цинке. Типа, нашли в одном из захоронений в Чечне и по генетической экспертизе опознали…
– Ты на похоронах был?
– Не… Напился… Да и не верил я, что Костя погиб! Мой зуб-то был с ним! Меня он спас, значит, и его должен был спасти! Так он жив, товарищ подполковник? Жив Костя? Да?
– Не знаю, Родион. Но узнаю обязательно и сообщу тебе… А ты это, держись. Отдай ему бутылку, Степан, и скажи, пусть отвезут.
– Куда?
– Куда скажет… Все, Родион, спасибо, мы тебя больше не задерживаем. Держись, боец, пока сможешь. Извини, но это все, что я могу для тебя сделать…
Когда пошатывающегося Костицина повели к машине, Логинов смотрел ему вслед в окно. Потом прикурил сигарету и повернулся к Тараскину с Горовым:
– Значит, так… Ты, майор, готовь запросы: в загс, в военкомат, в Ростовскую спецлабораторию. Отправишь их уже завтра. А установочные данные на Константина Евсеева я хочу посмотреть сегодня. Так что шевелись, Степан!
Скупые установочные данные на Евсеева ничего нового к рассказу Костицина не прибавили. Родился… учился… выбыл в связи с призывом на действительную воинскую службу… Дальше - пустота.
– Все! - сказал Логинов, решительно поднявшись. - Всем отдыхать! Утро вечера мудренее…
У «девятки» Виктор немного поколебался и вдруг сказал:
– Езжайте без меня. Я немного пройдусь, устал что-то…
Перед выездом на проспект «девятка» мигнула кроваво-красными стоп-сигналами и растворилась в ночном городе. Логинов прикурил сигарету и вытащил мобильник.