Здесь бы полагалось дать занавес, но день еще не кончился, а большие дела — только начинались.
Принц смерил меня угрюмым взглядом и кивнул в сторону порта:
— Чуждое близится за мной по пятам. Торопись в своих действиях, варвар!
Меня передернуло: как и у Виджи, в его глазницы вставили по куску черной яшмы.
Он сунул клинок под робу, в ножны, что перевесил со спины на пояс, и направился к Виджи. Моя супруга по-прежнему находилась в трансе, более того, мне показалось, что он углубился: она мерно раскачивалась, сомкнув подрагивающие губы и переплетя пальцы обеих рук на стороне сердца. Ветерок бросал золотистые пряди на широко открытые глаза.
Неужели маг настолько занял ее мысли?
Я развернулся к проезду, все еще задыхаясь. Из кибитки выбрался человек. Высокий и тощий, черноволосый, похожий на сороку острым шнобелем и блестящими глазками. Оранжевый балахон болтался на нем, свисал многочисленными складками.
Не разделяй нас тридцать ярдов, я бы обязательно расспросил его о чудодейственном рационе, благодаря которому он достиг таких успехов в деле умерщвления плоти.
Он чуть заметно кивнул, бросив на меня странный взгляд, точно запоминал на будущее, затем посмотрел в сторону моих эльфов. Вновь кивнул, сложив руки на впалой груди. Я хранил спокойствие: для убийственного удара чарами расстояние слишком велико.
Я просто стоял и смотрел, чувствуя, как наливается тягучей болью проколотый бицепс и слушая охи и вздохи Имоен. Если маг двинется вперед — у меня есть Виджи. Да и сам я не промах, я все еще на ногах и могу драться. Моя эльфийка отведет заклятье, а я тем временем проткну чародея. Кроме того, Олник всегда успеет прибить мага камнем. Камень в руках гнома куда опасней боевого заклятья, стоит признать.
Рядом засопели: бывший напарник склонился над стерлингом и деловито обыскивал его карманы. Гномы, может, туго соображают, но своей выгоды никогда не упустят.
Взгляд мага вернулся ко мне. Странный он был, этот взгляд, вот только я не мог понять, что означает его странность. Вдруг по губам чародея скользнула усмешка: едва заметная, но я ее разглядел. На самом краешке моего сознания забрезжила мысль, что этот чернявый, Гритт его маму за ногу, спокойно отнесся к проигрышу. Он знал, понимаете, знал, что проигрыш партии не означает проигрыша в игре.
Он знал, что игра не закончена, что новая партия состоится обязательно.
Я выбранился, заковыристо и грязно.
Глаза мага расширились. Он метнулся в кибитку, и та взяла с места, когда ноги чародея еще были снаружи.
Удрал! И вряд ли от моих ругательств.
Я оглянулся.
Виджи, сотрясаясь от судорог, падала на руки принца, а на площадь со стороны порта вкрадчиво, сонно, выстилая дорожки сквозь проулки, вползал светло-белый туман.
Квинтариминиэль плавно опустил Виджи на землю, присел, удерживая ее голову на руках. Лицо моей женщины было искажено болью, губы странно шевелились, будто она пыталась и не могла выговорить какую-то фразу. Сквозь неплотно закрытые веки виднелись белки глаз.
Черт… Я бросился к ней, стряхивая кровь с пальцев, но принц выставил перед собой ладонь.
— Тион!.. Чуждое явилось, — молвил он глухо, и показал на туман, уже оплетавший колеса фургона. — Пьет жизнь, магию… Магам плохо, всего хуже… Торопись вскорости, варвар. Торопись, ибо воистину — и ей, и мне, и нам скоро…
Тут он употребил вполне человеческий оборот, который я никак не ожидал услышать от этого утонченного брюзги.
Быстрее…
Мы занесли Виджи в фургон. Пока Квинтариминиэль (пускай вечно икают родители, давшие ему такое имя!) что-то чирикал на языке Витриума, я бросил на пол несколько сценических костюмов и уложил на них свою супругу. Ее тело показалось мне легким, просто пушинкой, как тогда, на самоходе карликов, когда она истекала кровью…
Она молча поджала колени к груди, обхватила их тонкими руками, дыша прерывисто, закрыв глаза и плотно стиснув губы. Я коснулся ее щеки и отдернулся — щека обжигала холодом.
— Принц?
Его взгляд окатил меня презрением. Два ведра хорошо выдержанных помоев, не меньше.
— Бог-ужасный! Гибель рядом… Торопись быстро, крентенел друо!
Крентенелом был, разумеется, я.
Он сбросил робу и, звякая клинком, присел рядом с Виджи. Запустил левую ладонь под ее густые волосы со стороны затылка, правую положил на хрупкое плечо, склонил голову и застыл.
— Что с ней, принц?
— На закате.
Из некоторых эльфов слова надо выдавливать прессом для отжима виноградного сока, а затем фильтровать через три слоя ткани, и все равно ничего не будет понятно.
— Я спрашиваю, что происходит с моей женой?
— Чуждое…
— А точнее?
В повозку сунулся Олник: изуродованная гримом рожа — довольная, в руке — глухо звякающие кошельки.
— Эркешш… Фатик, там твой этот, которого ты под фургон запрятал… Вот-вот очухается. Я его пристукну?
— Нет! Скажи, чтобы не рыпался, а то убьют. Что происходит с Виджи, принц?
Принц шевельнул плечами — на полпальца, не больше.
— Ее беспорядок уйдет, если ты поторопишься. Чуждое явилось… Прореха в бытийном начале… Прожорливое как гном ничто. Тянет жизнь, магию… Гибель, распад, рекон рок!
Да ведь ему тоже худо, внезапно понял я. Вон как побелели лоб и щеки. Но Виджи — хуже. Она эльфийская ведьма, и туман высасывает из нее магическую энергию, что составляет саму суть жизни любого мага.
— Мне повернуть к кораблю, принц?
Его глаза тускло блеснули: два черных провала на алебастровом лике.
— Крентенел, варвар… Глупый исход. Она знала, как будет. Делай, что начал…
— Она… знала?
— Воистину разглядела плетение.
— Знала — и не сказала? Яханный фонарь!
— Ради тебя, — обронил принц насуплено. — Ты задумал благородный труд дурака. Ты для нее на видном насесте, человече.
Он, очевидно, имел в виду «на видном месте». Я упал на колено, потянулся к Виджи, но принц отбросил мою руку, словно я нес на кончиках пальцев все горести и беды эльфийского народа.
— Тион!
Ну, по крайней мере, несколько слов на эльфийском я уже выучил…
— Что с ней теперь будет?
— Ничего, как и всем… Если ловко уйдем до заката. Тебе нужно размотать руки и создать усилия по высшему классу! Оседлать прекрасный драндулет и двинуть на, иначе дело закончится с треском!
Проклятье, о загадочном тумане, наползшем из прорехи бытия (если я верно понял слова эльфа), богиня не сказала ни слова.