Серый тролль с остатками кандалов на руках (каждое звено — шире моей ладони) при виде нас прыгнул с купчего помоста и сграбастал молот:
— Гро-о-о!
Кажется, принял нас за торговцев, что вернулись за брошенным товаром. Я послал коней рысью. Тролль устремился за нами, но вскоре отстал, проревев напоследок что-то непотребное.
Я свернул круто вбок, и чуть придержал лошадей: в проулок уже заглянуло щупальце тумана.
Вот оно… Держись, Виджи!
Лошади заартачились. Я стегнул по их спинам, и они, встряхивая гривами, нехотя двинулись вперед. Вскоре туман сомкнулся над моей головой. Изнутри он был изжелта-розовый, душный, без вкуса и запаха. Странно, ведь должен был пропитаться запахом моря…
Я видел в нем не дальше чем на пятнадцать ярдов. Но не беда. Если помните, варвару Джарси достаточно только раз засечь направление, и он приведет своего нанимателя хоть к вратам ада.
— О-о-олник!
Нет ответа.
Плечо екало, боль потекла вниз, к локтю.
Прости, друг, я больше не могу тебя ждать.
Я погнал фургон к порту, стараясь не думать, каково сейчас Виджи. Чем быстрее я выведу ее из тумана, тем лучше ей и… принцу. Я вдруг обнаружил, что привязался к нему, вернее — притерпелся. Так собака привыкает к настырной блохе.
Ах да, внезапно я обнаружил и кое-что еще. Мое осознание себя как неудачника испарилось начисто. Говоря по совести, оно испарилось еще во Фрайторе, но только здесь, в Ридондо, я осознал, что больше не боюсь неудач, что у меня, черт подери, все получается, и получится вот сейчас, вот прямо сейчас, как надо. И плевать мне на удачливость моего брата Шатци.
Мы выехали на пустынные улицы города; цокот копыт дробился и многократно множился в тумане. Я прибавил рыси, не особенно рискуя наехать на случайного обывателя: улицы Нижнего Ридондо были практически пусты.
Я услышал шепот, когда до набережной оставалось около мили. Нечто вроде далекого шума прибоя, в который вплетаются обрывки неизвестных, нелепо растянутых по слогам слов: квииии-шииии… кваиии-шиииии… шииии-моооо-квааай… Зловещий напев творящих волшбу чародеев звучал прямо в голове, рождался ниоткуда, обдавая холодом.
Тут, чтобы добавить мне седых волос, где-то залился плачем младенец.
О нет, Гритт! Младенец!
Я резко натянул поводья, спрыгнул и прислушался. Поминая Великую Торбу, ринулся в желтовато-розовый сумрак.
Младенец! Лучше бы на меня напал тот тролль с башкой, похожей на огромную оливку! Что я буду делать с младенцем на «Горгониде», скажите на милость? Куда я дену его в Дольмире? Неужели придется тащиться с ним до самого Оракула?
Младенец заливался плачем все ближе.
А ведь придется взять, с тоской подумал я. Джарси я, или кто? Взять с собой, утирать сопли и менять пеленки, и затем усыновить, ведь времени искать его родных, даже если они уцелеют после апокалипсиса, не будет. Усыновить ребенка — вот настоящее геройство, к которому я уж никак не был готов. Мой дедушка Трамп — другое дело. Он усыновил нескольких детей из агонизирующего Фаленора, и среди них — меня, Фатика Джарси, и моего брата Шатци (последнего привезли дедушке кочевые эльфы, впрочем, это мелочь несущественная).
Герой не тот, кто сражает чудовищ, а тот — кто берет на воспитание сирот. Только так, мать вашу, только так!
Впереди обозначилась саманная стена. Где-то сбоку от нее плакал младенец. Я помчался туда, отчаянно желая, чтобы на меня напали тролли, демоны, да кто угодно. Я бы отбился, я герой даже без фамильного топора, яханный фонарь! Тролли, демоны… но только не рыдающий младенец!
Я выскочил в переулок. Там молодой мужчина усаживал на груженого ослика девушку. Поперек ее груди в цветной косынке висел…
— Уа-а-а-а-а!
Несказанное облегчение!
— Торопитесь! Бегите! — крикнул я. — Чума в городе! После чего загадочно растворился в тумане.
Крутой варвар… Герой! Дайте мне сотню врагов и мой топор, говорю же!
Ну, на худой конец, дайте мне на попечение гарем.
Но, ради всего святого, избавьте меня от необходимости нянчиться с ребенком!
Колокол Дозорной башни, сбиваясь и хрипя, отзвонил половину седьмого. Кто-то из работников порта был настолько фанатичен, что не бросился в бега. Мельком я пожалел его: вот уж кого у меня не было времени спасать.
Квиии-шииии… квиии-шииии… шиии-моооо-квааай…
Потусторонний шепот обдавал холодом. Больше мне не было жарко, хотя пот катился крупными каплями за воротник.
Повозка загрохотала по набережной, мимо кораблей, затянутых светло-розовым мороком. На палубах и мачтах мелькали тени, пронзительно гудели боцманские дудки.
У пристаней толпился народ, доносились возбужденные голоса и бесконечные «хро!» орков. Очевидно, многие обители иностранного квартала устремились к кораблям. Эх, кто вас возьмет, ведь в городе — чума.
Стражник едва не угодил под копыта моих лошадей. Ему удалось отскочить, он упал; шлем с лязгом и грохотом запрыгал по мостовой.
Квиии-шииии… квиии-шииии… шиии-моооо-квааай…
Мне почудилось, что шепот стал мощнее, яростней, злобней.
Если «Горгонида» нет на месте…
Его не было на месте. Пустой пирс, сиротливо торчат ржавые кнехты… А туман клочьями поднимается от черно-масляной воды.
Я сшиб колесом пустой бочонок и, натянув поводья, спрыгнул на причал.
— Крессинда? Монго? Эй, эй!
Я побежал по пирсу, перемахнул бухту гнилого каната и остановился на противоположном конце. Где же «Горгонид»? Уплыл? Но куда в таком случае девались буксир и гномша? Где наследник престола? И куда пропал мой гарем?
В тумане неподалеку наметились очертания какой-то приземистой посудины.
— Фа-а-ати-и-ик!
Мне послышалось?
И вновь гулко, со стороны корабля:
— Фа-а-ати-и-ик! О-о-олник!
— Я тут!.. Мы здесь, Крессинда!
— Ядре… вошь! Гребите, не то порассшибаю бошки! И не сметь стучать в этот мерзкий барабан!
Раздался плеск множества весел. Через несколько мгновений из сумрака вынырнула весельная барка. На ее носу монолитом высилась Крессинда — кожаная куртка нараспашку. В руках — молот. В глазах — пламя. За кормой барки виднелась натянутая цепь, на другом конце которой был, несомненно «Горгонид»!
— А ну давай, греби помалу! Я вам сейчас объясню, с какого конца редьку едят!.. Мы вас заждались, мастер Фатик! Где вы изволили так долго валандаться? И где Олник?
Как же я боялся этого вопроса…
«Горгонид» осторожно подвели к оконечности пирса. Моряки мигом свесили за борт плетенные из лозы кранцы, накинули веревки на причальные кнехты, закрепили судно и вынесли трап.