Я выставил Монго в коридор — в качестве часового. Военный совет проходил под стонущие вокализы принца и жалобные вздохи Виджи. Иногда она открывала глаза (под ними залегли темные круги) и, слепо шаря рукой, находила мои пальцы. Я сжимал ее тонкую холодную кисть, стараясь передать свое тепло, ибо ее колотил озноб. Укрытая двумя одеялами, она тряслась, как в самой скверной лихорадке, и я уже научился предугадывать момент, когда ее скрутит рвотный спазм.
— Значит, пират… — обронил Скареди, подвигав морщинистой шеей. Он присел под свечным фонарем, укрепленным на переборке около входа, поставил между ног меч — тот самый полуторник, что так подвел его в схватке с кверлингами, свесил с крестовины тяжелые, жилистые кисти.
— Так и есть, — сказал я. — Пират и работорговец. Оба бизнеса смердят, как дюжина тухлых крыс, но весьма доходны… Бун перевозил рабов на продажу из Дольмира в Мантиохию и обратно, часто выступая в качестве посредника. Валеска слышала, как он хвалился торговцу рабами, что набирает в Мантиохии проезжих, грабит их по пути, убивает ненужных, а в Дольмире продает на рынке знакомым торговцам крепких мужчин и красивых женщин. Нападать на дворян Мантиохии, что следуют в Дольмир по торговым делам, он, конечно, не решается, но мы-то ни разу не дворяне, мы проезжие, и он об этом знает. Если пропадем — кто нас хватится?
«Горгонид» получил удар в борт и дал заметный крен, но быстро выровнялся. Бун заревел что-то на палубе, кажется, о том, что ветер порвал штормовой парус.
— Нет занятий подлее, чем пиратство и работорговля! — гневно заявила Крессинда. — Недаром мы, Жрицы Рассудка…
Ее слова утонули в рокоте грома.
Монго, что слушал в коридоре, просунул голову в каюту. Его теперь уже навсегда перекошенное судорожной гримасой лицо было бледно.
— Н-но… м-мастер Ф-фатик… Где ув-веренность, что все так и есть, как рассказала Ва-валеска?
— Димеро Бун решил изнасиловать ее, когда вместе с другими рабами вез из Дольмира в Мантиохию.
— М-мразь!
— И я о том же. Она хорошо запомнила его облик и голос. И его имя. И имя его боцмана. Если бы не торговец рабами, который сопровождал Валеску, Бун вдоволь бы поглумился над ней. К счастью, торговцу удалось уговорить шкипера не портить… товар…
— Кошмарно! — воскликнула Крессинда. — У нас в Шляйфергарде, если женщина изнасилует мужчину, или мужчина — женщину… Что случается, конечно, реже, но…
Я поднес палец к губам, другой рукой велев Монго занять пост в коридоре.
— Она запомнила Буна. Я ей верю. Косвенным доказательством ее правоты служит и то, что Бун спешно нанял пятерку странных пассажиров, по всей видимости, опытных головорезов. Он нас опасается. Мы имеем зубы. И деньги — как он уже успел убедиться. Много денег. Деньги и рабы — что может быть слаще для подлого пирата?
Олник посмотрел на меня круглыми глазами.
— А… и меня в рабство? И… и Кри?
Слыхали, уже называет ее «Кри»!
Я вздохнул.
— Он нацелен на эльфов в первую очередь, я полагаю. На Южном континенте остроухих нет, и их всегда можно там выгодно продать. И женщин, и мужчин. Ну а гномов всегда можно выгодно продать в глубине континента, из них получаются выносливые рабы для тяжкого труда. Ах да, с нами еще и гаремные девчонки… — Я стянул пропитавшуюся потом рубашку. Кровь из раны спеклась, и перевязка напоминала на ощупь кусок древесной коры. — А теперь давайте посчитаем наши силы. Минус эльфы, минус их магия, минус Имоен… Получается, нас пятеро. Я, Крессинда, Скареди, Монго и Олник.
Гномша взвесила в руке боевой молот и покосилась на приоткрытую дверь, за которой, уткнув в мокрую палубу меч, маячил наследник Фаленорской империи.
— Гшантаракш гхор!.. Их там добрый десяток, да еще капитан с боцманом! — она удивительно ловко сохраняла равновесие, будто всю жизнь проплавала в штормовых морях Юга, впрочем, то же относилось и к Олнику. У гномов, очевидно, имелись скрытые таланты, о которых я не подозревал.
— И палубные пассажиры, — заметил я, надрезая кинжалом перевязку.
Клинки Гхашш звякали под койкой. Не люблю, когда с оружием обращаются, как с садовым инвентарем, но в тесноте каюты мне больше некуда было положить два лишенных ножен клинка так, чтобы можно было выхватить их в любой момент.
— Воистину, он взял еще помощников для совокупного греха! — высказался Скареди и с неодобрением покосился на собственный полуторник. Без верного Аспида (пускай и превращенного в Большой Костыль) он чувствовал себя обнаженным. — Ох, святая Барбарилла, что за качка… Клянусь полушкой, я не смогу рубиться при такой волне!
Я кивнул.
— Буря разыгралась серьезная. Шкипер пока не станет нападать: все его усилия сосредоточены на том, чтобы «Горгонид» не слишком пострадал от урагана.
Эльфийский принц внезапно издал утробный, клокочущий звук, который поглотил рокот грома.
— Я не хочу быть бэ-э-э-э и о-о-о-о! Я могу провернуть это внутри себя! — заявил он, привстав на локте. — Я смогу выдавить решение!
Тут его хорошенько скрутило, и он действительно выдавил решение со звуками «бэ-э-э-э» и «о-о-о-о», Крессинда едва успела подставить тазик.
— Всего против нас семнадцать человек, — я вытащил из-под лавки флягу с бренди и протянул Олнику. — Плеснешь на рану, когда скажу. Да не тяни ты ее в рот, как малое дитя! — Я глубоко вздохнул и раздвинул края раны пальцами; струйка крови закапала на палубу. — Лей!
Олник плеснул от души, я едва сдержал стон. От запаха алкоголя почему-то замутило. Крессинда быстро и умело наложила свежие перевязки. Рану заштопаю в Дольмире, надеюсь, там мне не придется размахивать клинками.
Я отобрал у Олника флягу и сделал три щедрых глотка.
В моем животе взорвалась дымовальная машина гномов.
Через миг я, поймав тазик Крессинды и кое-как придвинувшись, изверг из себя выпитое, при этом у меня было такое ощущение, что я извергаю солнечное пламя.
Что за… Я пытался отдышаться, стоя на коленях.
— Фа… ик… — как сквозь туман, донесся голос Олника.
— Свя… я… Б… ла!..
— Мастер?
Я приподнял голову, кое-как проморгался. Олник умудрился спасти фляжку, подхватил из моих ослабших рук и прижал к груди, как младенца.
— Фатик, эркешш махандарр, там что, яд?
Я привстал и сплюнул остатки пламени.
— Ну-ка, отхлебни.
Бывшего напарника не потребовалось просить дважды. Не слушая протестов Крессинды, он приник к фляге, точно это была материнская грудь. На четвертом глотке я отобрал флягу и сам приложился к живительной влаге. Теперь я действовал осмотрительнее — всего один глоток…
Удар. Взрыв. Я очнулся, стоя на коленях перед тазиком.
— О… Олник?
— Мастер Фатик, вы же не будете пробовать это еще раз?