– Смелее, брат! – протянул к нему руку Моня. – Еще раз скажи, как тебя зовут!
– Степаном… Анатольевичем! – сказал парень.
– Его зовут Степаном!!! – проорал на всю набережную Моня. – И он обычный учитель в обычной средней школе! Он пришел сегодня к нам, потому что устал от своей жизни! – Здесь актер наконец приблизился к Моне. По сцене. И парящий в воздухе Моня возложил ему руку на плечо. Это вызвало бурный восторг публики, и Моня закричал еще радостнее: – Он понял, что так дальше жить нельзя, и он решил встать на путь истинной веры! И ты не ошибся, Степан! – заверил парня Моня. – Тебе больше не придется делать все те ужасные вещи, о которых ты нам поведал! Потому что сегодня ты очистишься от неудач и начнешь новую счастливую жизнь! Точнее, мы сделаем это вместе! А все присутствующие нам помогут! Да?..
– Да! – отозвалась толпа.
– Не слышу! – картинно приложил руку к уху Моня. – Да?
– Да!! – уже дружнее ответили зрители.
Тут Моня потрепал актера по плечу и доверительно сообщил:
– Они с нами! Они нам помогут! Да?..
– Да!!! – почти в едином порыве грянула набережная.
– Тогда приступим! – вроде как легонько оттолкнул актера Моня. – Очиститься, чтобы возродиться к новой жизни, может каждый! Это, конечно, нелегко, братья и сестры! Но человек – это карма! Именно карма человека определяет его способность к просветлению! Поэтому я прямо сейчас начинаю с ней работать…
Тут Моня, прикрыв глаза и выставив перед собой руку, вроде как на расстоянии начал рихтовать карму учителя Степана Анатольевича. Публика на набережной притихла, только перемещения Мониной руки сопровождались шлейфом восторженного шепотка. Тот с прищуренными глазами водил открытой ладонью из стороны в сторону, то вдруг застывая, то ускоряясь, чтобы снова неожиданно остановиться и совершить рукой несколько замысловатых пассов.
По мере этих рукоблудий просветляемый учитель Степан Анатольевич сперва застыл как соляной столб, потом начал хаотично подергивать плечами и другими частями тела вроде Майкла Джексона, а потом постепенно затрясся так, словно бы его подключили к трехфазной сети и медленно увеличили реостатом напряжение.
Параллельно над сценой от краев арок начал стелиться вроде как молочно-белый утренний туман. На самом деле это была, конечно, сжиженная углекислота. Ватным одеялом она застелила сцену и коснулась щиколоток учителя. В этот момент Степан Анатольевич вдруг словно бы потерял вес. Продолжая трястись словно припадочный, он взмыл вверх.
Толпа ахнула. Приподнявшийся на несколько сантиметров Степан Анатольевич завис в воздухе так, что подошвы его изношенных учительских туфель выткнулись из молочного тумана. Тут Моня приоткрыл глаза.
Учитель, мгновенно перестав дрожать, со стуком бухнулся обратно на сцену. Вокруг его ног заклубились молочные смерчики. Толпа ахнула еще раз.
Монина рука застыла в воздухе, пальцы замерли, на лице отразилось блаженство. Его поросячьи глазки широко открылись. Моня с восторгом посмотрел на парня и громогласно спросил на всю набережную:
– Он летал, братья и сестры?
– Да!..
– Значит, он почти очистился! И у нас все получится! Осталось совсем немного! И все вы станете свидетелями самого обыкновенного чуда! Да?
– Да!
– Это самый ответственный этап, – пошевелил Моня пальцами, словно начинающий гинеколог. – На этом этапе важно направить очищающий энергетический поток точно на карму. Это не так просто… Но вы мне поможете это сделать! Да?
– Да!!!
– Тогда я продолжаю, братья и сестры!
Тут Моня снова закрыл глаза. Застывшая в воздухе рука чуть повернулась, пальцы зашевелились сперва слабо, но постепенно амплитуда движений увеличилась. Моня словно бы мял в руке неподатливый конский кизяк, и тот постепенно обретал пластичность.
Учитель Степан Анатольевич под воздействием этих пассов пришел в движение. Он снова начал подергиваться. Моня же вдруг резко сдвинул ладонь вниз, в район солнечного сплетения учителя. Тот начал прогибаться, и тут перед Моней, словно соткавшись из воздуха, вдруг материализовался орангутангоподобный Шварц. Стоящая у самого турникета немолодая женщина вскрикнула и рухнула в обморок…
Кащеев смотрел на сцену, где Моня измывался над учителем Степаном Анатольевичем. Однако в отличие от остальной публики ему было абсолютно наплевать на происходящее. Кащеев просто ждал, не забывая при этом контролировать передвижения в толпе Алены. Та продолжала ему названивать, но Кащееву это было все равно. Единственное, чего он боялся, так это что Алена направится к парапету. Но та кружила поблизости от тумбы, у которой Кащеев «потерялся»…
В наушнике все это время фоном шли какие-то неразборчивые голоса. А потом вдруг послышались чьи-то гулкие шаги. Они умолкли где-то совсем рядом с оставленной Лизой куклой, и Кащеев насторожился.
Вскоре к микрофону приблизился уже знакомый перестук каблучков Лизы.
– Ту-дух! – бухнуло в наушнике.
Кащеев невольно поморщился и уменьшил громкость. Это были обычные неудобства, возникавшие при работе с чувствительным микрофоном – стук поставленной Лизой на стол рядом с мини-Моней какой-то вещи прозвучал грохотом гаубицы.
– …дти? – едва расслышал Кащеев голос Лизы.
– …чуть позже спущусь… – так же слабо ответил Лизе мужской голос.
Кащеев понял, что перестарался, и громкость увеличил.
Стало слышно, как отдаляющаяся Лиза зацокала каблучками прочь.
Пару секунд спустя Кащеев вдруг отчетливо услышал:
– Эй! А куклу продавщице отдать? Забыла?
На этот раз Кащеев узнал мужской голос и мгновенно похолодел.
– Какой отдать? – не очень разборчиво послышался ответ Лизы. – Это ж Алены, она попросила, чтоб Моня на ней расписался…
Руки Кащеева сжались в кулаки. Он наконец понял, что настороживший его незнакомец, нырнувший на сцену следом за Лизой, был Логиновым.
Шварц по мгновенно напрягшемуся лицу Логинова понял: что-то не так. Однако мозгов после контузий у него не добавилось, и он громко спросил:
– Чего?..
Логинов быстро приложил палец к губам, в следующий миг он оглянулся. Ситуация была хреновой. Если заряд был аналогичен тому, что Лиза притаранила в первый раз на «Варшавянку», то съемочная площадка попадала в зону поражения по-любому. Даже несмотря на то что от гримерки ее отделял угол декорации – для пластида это было слишком хлипкое препятствие.
У Логинова мгновенно пересохло во рту – как будто он полдня шарился по пустыне с похмелья в поисках святого источника. Виктор прекрасно понимал, что если он не ошибся, то в запасе у него всего несколько мгновений – пока Кащеев не сообразит, что СВУ обнаружено…