Старая дева веселилась, как никогда. Глядя на единственную неудачную часть моего туалета — грязные мужские ботинки, — она смеялась до слез.

— Ох, дай Аллах вам здоровья... Давно мне не было так весело.

Утонченность госпожи Варвары доходила до странностей. Хотя именно я должен был стыдиться своих ботинок, смутилась именно она и со словами:

— Простите... Мне как-то в голову не пришло, забыла принести вам тапочки, — выбежала из комнаты. Затем, несмотря на мои протесты, она встала на колени, сняла ботинки с моих ног и надела мне вышитые черные женские тапочки.

К счастью, утром, в гостинице в Чине, я сменил носки. Иначе, не сомневаюсь, из скрипучего сундука появилась бы пара длинных черных чулок.

Я затеял весь этот маскарад перед тетушкой, намереваясь сразу вернуться в свою комнату. Но она насильно усадила меня в угловое кресло для дорогих гостей достала из шкафа серебряный прибор для сладостей и, достав сакыз татлысы [12] и фиалковый ликер, кормила меня чуть ли не из ложки.

— Как отлично вам подходит это платье. Вы как девица-красавица, от которой все сходят с ума. Супхи-бей, дай Аллах ему здоровья, тоже был хорошим человеком. Но вы, конечно, лучше, да еще и шутник.

Госпожа Варвара не смогла удержаться и, слегка коснувшись моего лба рукой, поправила мои русые волосы, казавшиеся темнее под черной вуалью.

* * *

Хотя снаружи все стихло, мы по-прежнему сидели друг напротив друга, говорили о том о сем. Выпив вместе со мной фиалкового ликера, госпожа Варвара разгорячилась: она вытянула шею и, словно трагедийная

актриса, с дрожью в голосе спросила:

— Вы ведь совсем еще дитя. Что вы натворили, почему такое случилось?

Было ясно, что каймакам шепнул тетушке пару слов.

Я мгновенно переменился. Хотя мое одеяние мало соответствовало выбранной роли, я придал лицу загадочное выражение, достойное взрослого мужчины, и низким голосом произнес:

— Кто знает!

Такая серьезность смутила тетушку, она растерялась:

— Извините... Это не мое дело... Я так, к слову спросила...

IV

На следующее утро, лежа в своей комнате на кровати с балдахином среди белоснежных простыней, я задал себе тот же вопрос, что и госпожа Варвара. В самом деле, что же я натворил, что меня в таком возрасте забрали прямо с ученической скамьи и отправили в ссылку?

Я хорошо отдохнул душой и телом и теперь, ворочаясь с боку на бок, принялся обдумывать все, что со мной случилось. Я учился на втором курсе инженерного училища, отставал по паре предметов, но не сомневался, что меня переведут на третий курс. Экзамены должны были начаться через полтора месяца.

В тот день мы сдавали письменный экзамен. Вопросы были чрезвычайно простыми, поэтому я быстро написал свою работу, а затем набросал пару строк на промокашке и передал сидящему сзади меня Ирфану [13] . Как в насмешку над своим именем, сын повара Ирфан был безнадежным тупицей. Он положил листок бумаги на колени и, странно изогнувшись, вперил в него взор. Мало того, сложные места он читал по слогам, шевеля губами. В результате мы оба попались.

Разумеется, и я, и он получили нулевой балл и теперь непременно должны были остаться без свидания с родителями.

Вечером, в часы, отведенные на приготовление уроков, я сидел, опершись головой на руку, и думал о своей участи. Но тут дверь отворилась, и показался воспитатель, который назвал мой номер, имя и потребовал меня к директору.

Я шел между партами и, не глядя по сторонам, говорил друзьям:

— Будь проклят этот Ирфан... Из-за него такая беда... Не поминайте лихом.

В кабинете директора сидели два незнакомых человека. Мне показалось странным, что один из них — комиссар в военной форме.

На лице директора отчего-то застыло приятное и спокойное выражение.

— Кемаль-эфенди, идите в спальню и наденьте верхнюю одежду... а также соберите ваши вещи, — сказал он, почему-то не глядя мне в глаза.

Значит, меня выгоняют из училища. Да еще ночью, с полицией...

Нужно было немедленно что-то сказать, чтобы не выглядеть дураком.

Люстры кружились у меня над головой, а я, заикаясь, говорил:

— Господин директор... я совершил глупость. Это в первый раз, поверьте.

На этот раз директор поднял на меня глаза и спросил:

— Что в первый раз?

Еле слышно и подавленно я пробормотал:

— Списывал...

— Вы списывали? Очень плохо... От вас я такого не ожидал. Впрочем, это здесь ни при чем. Вы поедете с этими господами...

— Куда?

На этот раз пришел черед директора удивляться и заикаться.

— Нечего бояться, сынок... Разумеется, вы под защитой своего отца. Вот и эти господа точно так же.. Вы, конечно, видите, они чиновники... Так вот, сынок, вы поедете в одно место.

Масса вопросов вертелась у меня на языке: «Если все так просто, зачем мне собирать вещи? Куда меня повезут?» Но я не задал их. Что-то подсказывало мне, что ответов я не получу, а молчание еще больше напугает меня.

Рядом с директором в кресле сидел полный мужчина с коричневыми усами. На нем были очки в золотой оправе. Без сомнения, главная роль теперь отводилась ему.

Когда мы встретились взглядами, он вдруг поднялся и, стараясь говорить как можно мягче, произнес:

— С тобой, сынок, мы станем друзьями. — Должно быть, пытаясь внушить мне доверие, он солгал: — Ваш отец просил передать привет. Он вас целует и завтра утром приедет навестить.

Вот и все, что было сказано в кабинете директора. Я настолько потерял дар речи, что даже с уборщиком в спальне словом не перекинулся, когда пришел наверх, чтобы переодеться в новый костюм и быстро собрать вещи.

Наконец мы остановились перед темным каменным зданием и в свете фонаря, который висел над дверью, прошли между двух караульных с ружьями. На следующий день я узнал, что меня привезли в Министерство полиции.

В маленькой комнате, наполненной шкафами и бумагами, молодой офицер с перевязанным подбородком спросил мое имя и место рождения. Пока я диктовал ему, сидя перед столом, покрытым клеенкой, мои спутники исчезли и больше не появлялись.

Эту и следующую ночь я провел в одиночестве в комнате с высоким потолком и окнами, где не было ничего, кроме железной кровати, табуретки и деревянного шкафа. Кто-то забыл в ящике шкафа старый толстый роман «Путешествие под землей». Я беспрерывно читал, чтобы как-то занять себя. Несмотря на обещания человека в золотых очках, отец появился только на второй день ближе к обеду.